— Что же ты стоишь, веди ее! — резче, чем следовало, поторопил он парня.

Антон кивнул, тут же скрываясь за дверью.

Вдох. Выдох.

Когда через минуту дверь открылась снова, напряжение в комнате стало таким осязаемым, что его можно было черпать ложкой.

— Герман Игнатьевич… — тонкий девичий голос прорезал тишину.

Пожалуй, такого разочарования он не испытывал с детских времен, с тех пор, когда написал первое в своей жизни стихотворение.

Идеально выверенные слог и рифма, подтекст, смысл. Он убил на эти двенадцать строчек около месяца в перерывах между учебными занятиями, показал отцу, но тот разорвал в клочья, сказав, что эта вирша не стоит и бумаги, на которой написана.

Вот и сейчас было чувство, словно его разом макнули в грязь, опустив с небес на землю.

— Я разве разрешал приходить к себе домой? — скривился Герман, откидываясь на спинку кресла.

— Герман Игнатьевич, — заискивающе начала девушка. — Вы обещали перезвонить мне еще вчера… я так ждала.

Она несмело прошла вперед, прикрывая за собой дверь и бросая на пол дамскую сумочку. Осанка, походка, нарочно расстёгнутые две верхние пуговицы на рубашке. Волосы забраны в высокий хвост, что только подчёркивает ее худобу и изящность.

Она уже четыре года работала в театре оперы и балета. Но раньше он ее и не замечал вовсе. Лишь пару недель назад, когда Нагицкий был раздавлен очередным отказом Ирины, эта женщина сама пришла к нему и предложила себя. Правильно ли он поступил, утешившись в ее объятиях и напитавшись ее талантом? Вкус был не так плох, но после Ирины все казалось фальшивым, ненастоящим.

Вот и сейчас сцена была ужасно наиграна. Она изящно опустилась перед ним на колени, просительно заглядывая в глаза.

— Я… соскучилась, — робко улыбнулась она, призывно облизав губы.

— Светлана, тебе не в балет надо было идти, а в театр. Такой талант пропадает.

Мужчина втянул носом воздух, во рту разлился терпкий приторный вкус ее таланта. Вяжущий, как у хурмы.

— Я не совсем понимаю… — протянула она, осторожно касаясь его ноги кончиками пальцев.

Нагиций предупреждающе покачал головой.

— Встань, возьми сумку и возвращайся домой, — сухо произнес он.

— Вы… — голос девицы дрогнул, на глаза навернулись слезы, — не хотите меня больше видеть?

Во рту снова стало сладко, а настроение почти незаметно, но улучшилось. Вот только от этой сладости сводило зубы. Все-таки какой талант пропадает! И что она в балете делает?

— Я… была недостаточно хороша? — голос девицы упал до приглушенного шепота. — Герман Игнатьевич, только скажите, что мне сделать, и я все сделаю, только не прогоняйте меня…

Она снова попыталась погладить его, но Нагицкий ловко перехватил ее руку.

— Ты была вполне хороша, моя дорогая. Но обстоятельства изменились. Больше я в тебе не нуждаюсь. Ты свободна. Будешь выходить, скажи парню в коридоре, чтобы притащил наконец кофе.

— Это из-за нее? Из-за нее, да? — Светлана будто его не слышала. — Из-за того, что она залетела?

Нагицкий закатил глаза, мысленно считая до десяти.

— Да, это из-за того, что твоя подруга забеременела, — в конце концов, какой смысл скрывать, если он намеревается сделать все, чтобы открыто заполучить Ирину себе.

Только знать бы еще, как все это осуществить. Может быть, снова попробовать обратиться к Алмазову? Но если правда всплывет, откатить назад не получится. Стоит ли рисковать?

Мужчина постучал пальцами по столу, раздумывая.

— И для тебя же будет лучше, если Ирина не узнает о том, что мы с тобой спали, — прикинув, произнес он. — Раз вы все-таки общаетесь.

— Да! Мы дружим, — Светлана ухватилась за эту мысль. — Я даже ночевала у нее сегодня. Она мне все-все рассказала. Что не любит вас, боится, что не хочет ребенка… Герман Игнатьевич, пожалуйста, я не такая, как она…