– Я уже не помню, когда чему-то радовалась. Я как автомат, робот. Встала, лицо нарисовала, чтобы окружающих не пугать, в одежду влезла и пошла пахать! Я – лошадь! Ломовая лошадь. Да я и не против, я все понимаю, только сил нет и я уже стала загнанной ломовой лошадью, а таких пристреливают, да? Ой, кто тут?

– Это я тут! – отрекомендовалась кошечка. – Меня раньше Маисой звали, а потом выбросили, и все, что у меня было, осталось там, в том доме. Наверное, и имя тоже. Я обычная очень, неинтересная. Это мне так хозяйка сказала. И я тоже так устала! Ты бы знала как! Можно я тут посижу пока. Я просто посижу и пойду. Правда, идти-то мне некуда и есть очень хочется.

– До чего я дошла… Сижу в парке и разговариваю сама с собой! Нет, уже с кошкой! – сообщила себе Елена. – Ты меня понимаешь?

– Еще бы! От усталости и не так можно. Я вот вчера с голубями разговаривала. Если честно, хотела поймать и съесть, только вот уже нет сил. Просто поговорила. Они хорошие вообще-то, голуби эти.

– Не мо-гууууу! – Елене вдруг стало так себя жалко! И сына, что у него такая мать неудачная, и родителей тоже. Кажется, что столько слез в человеке не умещается, а вот поди же ты! Видимо, какие-то скрытые резервуары имеются. И, наверное, с надписью для «промывки мозгов». Потому что, когда соленый поток иссяк, в голове как-то прояснилось и чуть полегчало. Какое-то новое ощущение заставило Елену сфокусироваться на неясном сером пятне сбоку, и там в темноте обнаружилась та самая кошечка. Она бодала Ленину руку и негромко мурлыкала.

– Ну неее, это уж никуда не годится. Давай-давай, успокаивайся, чего так убиваться-то? Мало ли бегает вокруг всяких усталостей да пакостей, мы на них сейчас фыррррррркнем, и тебе станет полегче. Все пррроблемы долой, я с тобой, ты со мной, посидим, поурчим под весенней луной…

– Это ты мне что, поешь? – удивилась Елена. – Знаешь, спасибо тебе! Мне полегчало. И чего я… Ну, не впервой же. Сейчас пойду домой, поем чего-то, наверное, и будет не так плохо!

Она тяжело встала, повесила на плечо сумку и направилась к дому.

Что ее дернуло обернуться, Лена потом вспомнить так и не смогла. Глаза привыкли к сумраку, и она легко рассмотрела тоскливо опущенную головку небольшой полосатой серой кошечки.

– Вот бедняга. А может… Неее, ну куда мне? Я и так домой прихожу поздно. На сына-то времени нет, а тут еще кошку? Да она с ума от одиночества сойдет. А летом? Неее, это совсем уж неразумно!

Она сделала еще пару шагов к дому и снова обернулась. Кошка безнадежно съежилась и села, уткнувшись носом в скамейку.

– Да пошло оно все! Одна дома она побудет, но живая-здоровая, в тепле и сытая! Летом? На даче с родителями поживет! Она же меня пожалела! Сама никакая, а меня пожалела! Одна единственная! Неругала, не требовала, ничего не хотела, просто пришла и помурлыкала.

Елена быстро вернулась обратно:

– Эй, кис-кис… Ты со мной хочешь?

В темноте блеснули изумленные глаза:

– Это ты мне? Нет, правда? Честно? Да что ж ты спрашиваешь-то?

С кошкой на груди и сумкой наперевес Елена шла до дома так, словно ее кто-то по воздуху нес.

– Только что только ноги волочила, а сейчас… Лифт сломался? Плевать! Мы идем домой! Пятый этаж? И что? Зато разминка! – почему-то подъем по лестнице с кошкой тоже напомнил ей лошадиную тему. Наверное, потому что ее каблуки выстукивали, словно конские подковы. – Ну, уже пободрее скачу. Может, и не совсем загналась… Кошка так вдохновляет?

Через час в квартире царила изумительная смесь вкусных запахов, тепла и какого-то немудрящего, очень несложного и такого важного покоя.