У выхода они снова поклонились и шагнули в яркое, цвиркающее ласточками утро.

– Я пойду к владыке Мануилу, обаче[153] прежде тебя отведу к тиунам, – сказал Стефан.

Но мальчик так посмотрел на него, что Стефан со своею улыбкой ответил:

– Ладно, вместех предстанем пред тиунами.

И они пришли в каменные палаты. Там была просторная комната с лавками. И слуга велел им ждать. Мальчик с любопытством озирался. Стены в той комнате были затейливо расписаны и цветами, и птицами, и какими-то зверями. Но то и не роспись по стене была, а что-то такое…. Мальчик не удержался и прикоснулся к стене. Точно. Это была ткань. Голубоватая, а рисунки желтоватые, охристые. В таких нарядных одринах[154] ему еще не доводилось бывать. И стол у окон со слюдой был внушительный, на изогнутых ножках. А за ним – красивое седалище с резной спинкой.

Скрипнула дверь, раздался кашель, и в комнату вошел средних лет мужчина с аккуратно подрезанной каштановой бородой, с густой копной такого же цвета волос, в темно-зеленом кафтане, светло-коричневых сапогах.

– Отче Стефан, – сказал он высоким голосом со стальной ноткой, – владыка Мануил ожидает тебя в своей одрине, ему еще неможется.

Стефан кивнул и ответил, что сейчас же отправится к владыке, как только учинится Васильку расспрос. Он назвал этого человека Олфимом.

– Не мешкай, отче, – возразил Олфим, – ибо сегодня же ты отправишься в Немыкари.

И Стефану пришлось уйти сразу же. На прощанье он ободряюще улыбнулся мальчику, и эту улыбку вряд ли заметил Олфим, а Сычонок узрел явственно.