К тому же я стала остро чувствовать свое одиночество. Мне опять стало казаться, что все вокруг парами, что у всех девочек в школе есть «french boyfriends»[7]. Я думала, что сбежала от этой тоски, уехав из Москвы, но она и здесь настигла меня и снова начала разъедать душу. Правильно говорят: от себя не убежишь.

С Андреем мы регулярно переписывались, он по-прежнему лежал в больнице и, так же как и я, пребывал в не лучшем расположении духа.

– Что врачи говорят?

– Я еще в больнице. Здесь отбой в 22.00, а подъем в 8.00, представляешь? Но я весь день сплю. Жить, говорят, буду. Какие новости?

– У меня куча домашней работы. Когда выпустят?

– Не говорят пока. Надеюсь, на следующей неделе. В Москве обещают мокрый снег и холод.

– У нас жара. Вчера полночи каталась по

Парижу на велосипеде. Тебе вставать-то можно?

– Ну, конечно, мне же не ноги ампутировали. Я гуляю каждый день тут, как Пушкин в Болдино.

– Мемуары тебе еще не хватало писать под

деревцем. Девочки к тебе там не приходят?

С пирожками.

– С градусниками приходят и капельницами.

Я знала, что ему тоже несладко, и даже когда его выписали из больницы, он часто жаловался на то, что постоянно болеет и сильно потерял в весе, но все наши разговоры были в шутливой манере на отстраненные темы, что в какой-то момент перестало меня устраивать. Мне надоела эта дурацкая маска, и я написала то, что думаю. Что мне очень тяжело и что он мог бы уже давно приехать.

На это последовал ответ:

– Приехать несложно, просто я знаю, как это получится. Мы поживем два дня как летом, будет хорошо, а потом разъедемся. И, судя по всему, тебе это большой радости не принесет.

Только поэтому не еду.

– Спасибо, конечно, за заботу. Мне, безусловно, далеко до вашего прагматичного ума, месье. Но я живу по принципу, что можно и порыдать недельку, но потом вспоминать всю жизнь.

– А я, например, не хочу неделю рыдать.

Я ответила, что тогда не понимаю, зачем он мне пишет. Он сказал, что если я не хочу, то можем не общаться. Я ответила, что вот и прекрасно.

Больше мы не переписывались. И от этого мне стало еще хуже. Я постоянно была на пределе, готовая в любой момент расплакаться по любой мелочи. Например, один раз я купила в какой-то палатке сэндвич и попросила по-английски его разогреть. Пожилая продавщица только пожимала плечами, хотя я упорно тыкала в микроволновку. А потом я шла по улице со своим холодным сэндвичем, и слезы градом текли по щекам.

Меня никто не понимает. Я хочу домой, к маме…

В этом круговороте непонимания, казалось, только Саша возвращала меня на землю к моей изначальной цели и призывала не отказываться от нее и двигаться дальше.

Она писала мне:

– Помню, когда я жила в Штатах, у меня был поклонник, который аж жениться предлагал, но когда я оказалась в дикой депрессии одна, я ему позвонила, и он меня послал! Просто как чувствовал, что я слабая стала. Это чертовски подло, но такова человеческая натура.

– Что же мне делать?

– Тебе нужно стиснуть зубы, забыть Андрея и продраться сквозь этот первый непростой период. Одно на другое наложилось, но потом все будет иначе, я уверена – и язык выучишь, и компанию найдешь, просто нужно подождать немного. Андрей тебе кажется таким нужным просто от одиночества. Будь я провидцем и знатоком душ незнакомых мне мужчин – стала бы миллионером. Но думаю, что ты так все время привязываешься к мужчинам, и им кажется, что ты их чуть ли не в ЗАГС тащишь.

– Все это так сложно.

– Да, с европейцами сложно, они другие, но почему бы не использовать твой приезд, чтобы научиться у них чему-то? Отпустить все это давление со стороны всех женатых вокруг и перейти в лагерь европейского мышления, где «никогда не поздно» и «живу для себя». Вот у меня перед глазами очередная европейская пара: он готов жениться и детей делать хоть сейчас, а она все тянет и медлит. Мне это самой непонятно, но оно так есть. Почему нельзя просто быть вместе и не ставить вопрос «что дальше»?