Запасшись таким образом водой, кореньями и зерном, я расстался с гостеприимными неграми и в течение ещё одиннадцати дней продолжал путь в прежнем направлении, не приближаясь к берегу. Наконец милях в пятнадцати впереди я увидел узкую полосу земли, далеко выступавшую в море. Погода была тихая, и я свернул в открытое море, чтобы обогнуть эту косу. В тот момент, когда мы поравнялись с её оконечностью, я ясно различил милях в двух от берега со стороны океана другую полосу земли и заключил вполне основательно, что узкая коса – Зелёный Мыс, а полоса земли – острова того же названия. Но они были очень далеко, и я не решался направиться к ним.

Вдруг я услышал крик Ксури: «Хозяин! Хозяин! Парус! Корабль!» Глупый мальчишка перепугался до смерти, вообразив, что это один из кораблей его хозяина, посланный за нами в погоню; но я знал, как далеко ушли мы от мавров, и был уверен, что нам не может угрожать эта опасность. Я выскочил из каюты и тотчас же не только увидел корабль, но даже определил, что он был португальский и направлялся, как я поначалу решил, к берегам Гвинеи. Но, присмотревшись, я убедился, что судно идёт в другом направлении и не думает сворачивать к земле. Тогда я поднял все паруса и повернул в открытое море, решившись сделать всё возможное, чтобы вступить с кораблём в переговоры.

Впрочем, я скоро убедился, что, даже идя полным ходом, мы не успеем подойти к нему близко и что оно пройдёт мимо, прежде чем мы успеем подать сигнал. Мы выбивались из сил, но, когда я уже почти отчаялся, нас, очевидно, разглядели с корабля в подзорную трубу. Корабль убавил паруса, чтобы дать нам возможность подойти. Я воспрянул духом. У нас на баркасе был кормовой флаг с корабля нашего бывшего хозяина, и я стал махать этим флагом в знак того, что мы терпим бедствие, и выстрелил из ружья. На корабле увидели флаг и дым от выстрела; корабль лёг в дрейф, и спустя три часа мы причалили к нему.

По-португальски, по-испански и по-французски меня стали спрашивать, кто я, но ни одного из этих языков я не знал. Наконец один матрос, шотландец, заговорил со мной по-английски, и я объяснил ему, что я англичанин и убежал от мавров из Сале, где меня держали в неволе. Тогда меня и моего спутника пригласили на корабль со всем нашим грузом и приняли весьма любезно.

Легко себе представить, какой невыразимой радостью наполнило меня сознание свободы после того бедственного и почти безнадёжного положения, в котором я находился. Я немедленно предложил всё своё имущество капитану в благодарность за моё избавление, но он великодушно отказался, сказав, что ничего с меня не возьмёт и что всё будет возвращено мне в целости, как только мы придём в Бразилию.

– Спасая вам жизнь, – прибавил он, – я поступлю с вами так же, как хотел бы, чтоб поступили со мной, будь я на вашем месте. Я довезу вас даром до Бразилии, а ваше имущество даст вам возможность прожить там и оплатить проезд на родину.

Что касается моего баркаса, то капитан сказал, что охотно купит его для своего корабля, и выдал мне письменное обязательство уплатить за него восемьдесят серебряных «восьмериков»[7] в Бразилии. Кроме того, он предложил мне шестьдесят «восьмериков» за мальчика Ксури и пообещал, что отпустит его на волю через десять лет, если он примет христианство. Да и сам Ксури выразил желание перейти к капитану.

Наш переезд до Бразилии совершился вполне благополучно, и после двадцатидвухдневного плавания мы вошли в залив Всех Святых. Итак, я ещё раз без особых потерь вышел из самого бедственного положения, в какое только может попасть человек.