И далее частный пристав сам себя перехитрил. Ему следовало согласиться с вице-адмиралом, который предлагал послать за мной кого-то из служащих канцелярии на бричке. А Вейде по немецкой своей подозрительности предположил, что канцелярские чиновники – мои приятели, они предупредят меня о беде, дадут мне возможность скрыться, а потом доложат, что сыскать меня не удалось. Поэтому он отправил за мной полицейских, да еще со строгим наказом – хоть из-под земли откопать, а привезти.

Прибыв на Лазаретную улицу, полицейские устроили настоящий переполох. Дело в том, что гарнизонный госпиталь представлял собой в некотором роде городок, со своим храмом и кладбищем. Полицейские принялись с большим шумом искать моего приятеля-фельдшера. Служители побежали по дорожкам, громко выкликая его имя.

Я находился в храме Пресвятой Богородицы «Живоносный источник». В моем положении лучшее, на что я мог употребить свободное время, была молитва. Она оказалась услышана – при выходе из храма я увидел служителей, разыскивавших фельдшера. Я остановил одного и расспросил. Так я узнал, что в госпиталь пожаловала полиция, и сразу сообразил, кто ей на самом деле надобен.

Отчаяние мое было велико: выходило, что единственный мой защитник предал меня. И куда теперь деваться – я понятия не имел.

Разум подсказывал, что наилучшее решение – идти в порт, прямо к Шешукову, и клясться в своей невинности. Но даже если бы я сам не рассказал про Натали, полицейские, проверяя каждое мое слово, добрались бы, чего доброго, до той беседы с подлецом Штейнфельдом, в которой шла речь о пустующем жилье в домах его знакомцев и родни. А поскольку во всем мною сказанном стали бы искать повода для обвинения, то частный пристав Вейде вполне мог бы отправить своих людей к булочнику Бергеру на Большую Песочную. Ибо Вейде весьма неглуп…

Натали, разумеется, подтвердит каждое мое слово – и те три часа моей жизни, что вызывают у полицейских подозрение, получат разумное объяснение. Но тогда разом явится и причина для убийства – ревность. То, что Анхен, ревнуя меня, могла узнать о моей новой избраннице сведения, которых никто знать не должен, могло бы послужить отличным поводом вонзить ей в сердце кортик.

Все оборачивалось против меня. И я, заскочив за церковь и сбежав через госпитальное кладбище, понятия не имел, куда деваться дальше.

Наконец мне пришло в голову бежать в Ревель к Сенявину. Но денег на такое путешествие я при себе не имел, а идти пешком за три сотни верст, или сколько там набегало, было опасно – в военное время народ настороже, и господина во флотском мундире, который путешествует пешим порядком и без багажа, могли живо скрутить и препроводить в ближайшую полицейскую часть.

Я вообразил себе эту картину – и тут меня осенило, ведь мундир ко мне гвоздями не приколочен!

Имевшихся при мне денег вполне хватило бы для небольшого маскарада. И я даже знал, где могу приобрести кафтан и штаны местного жителя – в рыбацком поселке, на несколько верст ниже по течению за Цитаделью. Мне как-то доводилось там бывать, и я знал, что рыбаки, народ ушлый, не станут задавать опасных вопросов. С другой стороны, Вейде вряд ли додумался бы искать меня у рыбаков.

Называлось это селение, если память мне не изменяет, Меленгравен, то бишь Мельничная канава. Очевидно, там имелась мельница, которой я не приметил. Я решил, что пешком доберусь туда без особых затруднений. Но пришлось огибать городские луга, куда жители предместий выгоняли свой скот. Война войной, но коров требовалось и пасти, и кормить, и доить. Так что я, сделав немалый круг, подумал, что доберусь до рыбацкого селения уже ближе к вечеру. Однако сбился с пути, слишком рано свернув влево и вышел к Двине раньше времени.