– Отпустите… Если вы не прекратите, я позову метрдотеля, – отчаянно труся, прошипела я. И, помолчав, добавила: – Сумасшедший…

Слава богу, моя последняя реплика подействовала на него отрезвляюще. Эстонец обмяк, отстранился и закрыл лицо руками.

Бедняжка.

– Vabastama… Простите… Простите меня, ради бога… Не знаю, что на меня нашло… Простите…

Он извинялся бы так до второго пришествия, хлюпая носом и перескакивая с языка на язык, – и я решила осадить его.

– Все в порядке, Олев… – я впервые назвала его по имени.

– Вы знаете мое имя? – он поднял голову и посмотрел на меня со жгучим недоверчивым интересом.

Фильтруй базар, старуха. Так и завалиться недолго.

– Ну, конечно. Виолончель – мой любимый инструмент. Я не пропускаю ни одного концерта. – Господи, прости мне эту ложь!..

За угловым столиком, где расположилась команда Киви, уже началось брожение: виолончельные клевреты отчаянно семафорили своему патрону, призывно стучали вилками, фужерами и кольцами для салфеток – и даже уронили стул. А спустя минуту выделили парламентера для переговоров с отбившейся от рук знаменитостью. Парламентер – плюгавый мужичонка с покатыми плечиками (скрытый педик, не иначе) – приблизился к нам и что-то почтительно залопотал по-эстонски. Общий смысл речи сводился к следующему: «Олев, твою мать, мы все тебя ждем, твою мать, в конце концов, это просто неприлично, твою мать, заставлять ждать такое количество людей, твою мать, и сидеть за одним столом с этой русской шлюхой, твою мать».

Я послала белобрысому молевидному педику благодарный взгляд: история с обольщением Олева Киви нравилась мне все меньше и меньше, даже обещанная Стасом прибавка к жалованью не делала ее привлекательной. В конце концов, мне вполне хватает моих комиссионных, а на крайний случай всегда можно устроиться кондуктором в трамвайный парк. Все лучше, чем дергать за конечности скелетов в шкафу истеричного эстонца и разгребать за ним окаменевшее дерьмо. Тем более что в нашей семье уже есть один специалист по дерьму.

Если сейчас виолончелист встанет и уйдет, я буду считать это лучшим порно-эскортом в своей жизни.

Так что извини, Стасевич.

Но чертов Киви не встал и не ушел. Напротив, он вылил на педрилу-парламентера целый поток бесполых эстонских ругательств и подкрепил их смачным русским матерком. Я даже мысленно зааплодировала такой экстравагантности: молодцы чухонцы, хоть чему-то научились у Большого Брата!..

Педик ретировался, оставив после себя запах селедки в молочном соусе; он сдался. Но я, в отличие от него, сдаваться не собиралась.

– Кажется, ваши друзья недовольны…

– Не обращайте внимания… Варя, – он выговорил мое имя осторожно и ласково, привыкая к новому для него сочетанию букв.

– Мне тоже пора.

– Вы уходите? – Голос его задрожал, как виолончельная струна в финале сюиты № 1 соль мажор И. С. Баха. Задрожал и сорвался.

Бедняжка, в который раз подумала я.

– Да, – я привстала, демонстрируя серьезность намерений. – И спасибо за концерт, Олев. Вы были великолепны… Как всегда.

– Но… Вы ведь ушли после первого отделения.

Так, значит, ты следил за мной? Хорошенькое дельце.

Я в очередной раз поймала себя на мысли о том, что Стас знал, что делает, когда расставлял силки: ловля на живца, вот как это называется.

– Вы ведь ушли, – продолжал настаивать эстонец. – Почему вы ушли?

– И того, что я услышала, было достаточно, – ляпнула я первое, что пришло в голову. – Ваша музыка разрывает мне сердце.

Мое насквозь лживое, да еще приправленное подобострастной лестью объяснение было шито белыми нитками, но Олев Киви с готовностью клюнул на него. И не выказал никакого желания расстаться со мной.