Толмачева показная сторона дела не интересовала, он отдал ее на откуп политотделу и своему заместителю по строю. Толмачев вообще старался избегать формализма и плановых показателей, в какой бы форме их ни навязывали. Но был один вопрос, в котором он был вынужден ориентироваться на Москву, – это была подготовка национальных кадров.

В назначенное время Трушин вошел в просторный кабинет начальника школы. Толмачев относился к Трушину с прохладцей. Ему не раз «сигнализировали», что Трушин выпивает на рабочем месте, общественно-политической работой не занимается, всю хозяйственную деятельность переложил на старшину курса и его помощников. Но Трушин пользовался авторитетом у слушателей и был способен мобилизовать их на выполнение поставленных задач. Менять его на нового начальника курса было пока преждевременно.

– Я вызвал вас по поводу слушателя Биче-Оола, – начал разговор Толмачев. – Вы, как я понимаю, не в состоянии его контролировать?

– Виноват! – коротко и емко ответил Трушин.

– Это не оправдание! Легче всего на свете сказать «Виноват!» и уйти от принятия решения. Мы с вами в одной лодке и должны действовать единой командой, а не перекладывать ответственность за нерадивого слушателя друг на друга. Буду с вами откровенен: если бы не разнарядка Главного управления кадров и учебных заведений, я бы вычистил школу сверху донизу, избавился бы от всех сомнительных личностей. Проблемы с национальными кадрами не только у вас на курсе. Семенов, практически выпускник, четверокурсник, на прошлой неделе выпил рюмку водки, раздобыл где-то жезл регулировщика и вышел на проспект Карла Маркса регулировать уличное движение. Два часа он стоял на главном перекрестке города, и никому на ум не пришло, что он – самозванец, а не сотрудник ГАИ. Семенов должен был поехать по распределению в Якутск. Теперь никуда не поедет. С Семеновым у меня был резерв национальных кадров. С Биче-Оолом такого резерва нет. Какие у вас будут предложения о его наказании?

– В дисциплинарном порядке нам осталось только объявить ему о неполном служебном соответствии, хотя я не представляю, как такое наказание будет вынесено применительно к слушателю. Как сотрудника милиции мы можем предупредить его о неполном служебном соответствии, а как ученика…

– Не пойдет! Слушатель – это прежде всего успеваемость и только потом служебная дисциплина. Эти понятия взаимосвязаны, но у нас нет должности слушателя. Они – это переменный состав, а не штатные единицы. Давайте ограничимся строгим выговором. Кадровики подсказали, что мы можем объявить еще один выговор без снятия предыдущего. Как вы думаете, это подействует на него?

– Лично поговорю и разъясню, что больше поблажек не будет.

– Теперь еще немаловажный момент: как отнесется к этому наказанию его учебная группа? Если учебный коллектив выскажется против, то я, пожалуй, пойду на конфликт с Москвой и отчислю Биче-Оола. Мы не можем разделить слушателей на хороших и плохих, на тех, кому все дозволено, и тех, кто должен неукоснительно соблюдать правила внутреннего распорядка.

– Представители учебного коллектива готовы взять Биче-Оола на поруки. Я понимаю, что учебная группа – это не трудовой коллектив, но к мнению учащихся стоит прислушаться.

– Я рад, что вы держите руку на пульсе. Оформите решение коллектива учащихся на комсомольском собрании, выберите ему наставника из числа слушателей, заслуживающих доверия. У вас есть такой слушатель на примете?

– Виктор Воронов, отличник…

– Не пойдет! – отрезал Толмачев. – Воронов перегружен научной работой. Его исследования по социологии наркомании Дальневосточного региона имеют прикладное значение не только для Дальнего Востока, но и для всей социологической науки в целом. Выберите другого кандидата в наставники. Комсомольское собрание проведите сегодня же. Как только я получу протокол собрания, тут же подпишу приказ о наказании Биче-Оола.