– Мы принесем полезные формы моему народу? – спросила Венли, стуча зубами.

– Ну да. И нет. Какое-то время нам нужно, чтобы ты выглядела так, будто все еще находишься в трудоформе. Мне нужно выяснить, как сейчас обстоят дела на старом добром Рошаре. Давненько я тут не был. А ты сможешь попасть в Шейдсмар, если понадобится?

– Ш-Шейдсмар?

– Да, нам нужно добраться до бури там. Той, что поновее, на юге? Где я вошел в этот самосвет… Ты понятия не имеешь, о чем я говорю. Восхитительно. Ну ладно, приготовься – у нас дел невпроворот…

Стоя у входа в убежище и пытаясь высмотреть сестру, Эшонай настроилась на ритм тревоги. В хаосе бури почти ничего не было видно: вспышки молний, хотя и яркие, были слишком короткими, чтобы позволить рассмотреть местность.

– Она действительно это сделала? – весело спросил Тьюд, когда подошел к ней, жуя какой-то фрукт. – Столько ворчала, а теперь взяла и вышла наружу, чтобы стать брачницей.

– Сомневаюсь. Она уже несколько месяцев пытается найти боеформу. Она не собирается становиться брачницей. Во всяком случае, она слишком молода.

Человеки были удивлены тем, как молоды Эшонай и Венли, – очевидно, они стареют медленнее? Но до официального совершеннолетия Венли оставалось еще несколько месяцев.

– Такое решение принимали и те, кто помоложе. – Тьюд потер бороду. – Знаешь, я вот о чем подумал: между бывшими брачниками остается связь.

– Ты просто вбил себе в голову, что это смешно, – сказала Эшонай с упреком.

– Ага, точно!

Он рассмеялся. Гром сотряс убежище, заставив обоих на время замолчать, настроившись из уважения на ритм ветра. Было что-то удивительное – хотя и опасное – в ощущении вибрации самой бури.

– Сейчас не время отвлекаться на такие глупости, как бракоформа, – сказала Эшонай. – Человеки снова уйдут, как только закончится эта буря. Мы должны послать кого-нибудь с ними.

– Иногда ты слишком ответственна себе в ущерб, Эшонай, – ответил Тьюд; он оперся рукой о стену и наклонился вперед, позволяя дождю хлестать себя по лицу.

– Я? Ответственная? Мама могла бы тебе кое-что об этом рассказать.

– И это бы напомнило мне о том, как вы обе похожи, – сказал Тьюд, настроенный на ритм радости и улыбающийся буре, как дурак. – Я собираюсь сделать это на днях, Эшонай. Проверим, пойдет ли со мной Била. Жизнь – не только работа в поле или рубка дров.

С этим Эшонай могла согласиться. И она полагала, что может понять кого-то, кто хочет в своей жизни заниматься каким-нибудь другим делом. Никто из них не появился бы на свет, если бы их родители не решили стать брачной парой.

И все-таки эта идея заставляла ее настраиваться на тревогу. Ей не нравилось, как сильно брачная форма меняет образ мыслей. Она хотела быть собой, со своими желаниями и стремлениями, и чтобы никакая форма их не подавляла. Хотя, конечно, даже сейчас на нее влияла трудоформа…

Она настроилась на ритм решимости и выкинула эти мысли из головы. Где же Венли? Эшонай знала, что ей не следует бояться за сестру. Слушатели все время уходили в бурю, и, хотя это нельзя было назвать абсолютно безопасным, ей не стоило напевать в ритме тревоги, как делали люди, когда говорили о Великих бурях. Бури были естественной частью жизни, Рошар даровал их слушателям.

В самой глубине души шевельнулась мысль – насколько легче будет жить без Венли, без ее постоянного нытья, без ее зависти, – но Эшонай не хотела ее признавать. Все в делах Эшонай – каждый разговор, или план, или вылазка, – усложнялось, когда вмешивалась Венли. Проблемы возникали из ничего.

Такие мысли были слабостью Эшонай. Ей надлежало любить сестру. И она действительно не хотела, чтобы с Венли что-нибудь случилось, но было трудно не вспоминать, как спокойно все шло без участия этой дурочки, склонной все драматизировать…