Люди, не ставящие свою шкуру на кон, не понимают, что такое простота.

Я тупой, когда не ставлю шкуру на кон

Вернемся к идее патемата математа («обучайся через боль») и рассмотрим обратную концепцию: обучение через трепет и удовольствия. У человека – два мозга: один работает, когда он ставит шкуру на кон, второй – когда не ставит. Шкура на кону делает скучное менее скучным. Когда вы ставите шкуру на кон, унылые процедуры – вроде проверки безопасности самолета, ведь вы поневоле станете его пассажиром, – перестают быть унылыми. Если вы вкладываете свои деньги в компанию, сверхскучное чтение примечаний к финансовому отчету (где все написано как есть) вдруг прекращает наскучивать.

Но есть и куда более важное соображение. Многие наркоманы, обычно тупые как пробка и со смекалкой цветной капусты – или эксперта по внешней политике, – становятся более чем изобретательными, когда им нужно достать наркотики. Во время лечения наркоману часто говорят: если бы ты тратил половину умственной энергии, придумывая способы заработать денег, а не добыть наркоту, быть тебе миллионером. Тщетно. Уберите зависимость – и чудесная энергия улетучивается. Вот такое «волшебное зелье», дающее сверхспособности тем, кто его ищет, но не тем, кто его пьет.

Личное признание. Когда я не ставлю шкуру на кон, я обычно тупой. Специальные знания, например о риске и вероятности, изначально появились у меня не из книг. Я обязан ими не возвышенному философствованию и не научному голоду. И даже не любопытству. Знаниями я обязан мандражу и притоку гормонов – с тем и с другим сталкивается всякий, кто рискует на рынках. Я и не знал, что интересуюсь математикой, пока в Уортонской школе бизнеса друг не рассказал мне об опционах, которые упоминались выше (и об их обобщении, сложных деривативах). Я немедленно решил, что они и станут моей карьерой. Меня привлекло сочетание трейдерства и сложной вероятности. Это была новая, неизведанная территория. Я нутром чуял, что в теориях, использующих колоколообразную кривую и игнорирующих влияние «хвостов» (экстремальных событий), полным-полно ошибок. Я нутром чуял, что ученые вообще ничего не понимают в рисках. Чтобы найти ошибки в оценке вероятностных финансовых инструментов, я должен был изучить теорию вероятностей, которая моментально и загадочным образом доставила мне огромное удовольствие.

Когда в жизни появился риск, во мне вдруг проснулся второй мозг, так что я мог без усилий анализировать и учитывать вероятности сложных последовательностей. Когда начинается пожар, мы бегаем быстрее, чем на любом соревновании. Когда едешь на лыжах вниз по склону, некоторые движения не требуют усилий. Потом наступал период бездеятельности – и я снова глупел. И это не все: у трейдеров математика должна идеально подходить к проблеме (у ученых не так, они создают теорию и лишь потом ищут ей применение); в ряде случаев нам приходилось изобретать модели с нуля, и мы не могли позволить себе ошибиться в уравнениях. Применять математику к практическим проблемам – занятие особенное: прежде чем писать уравнения, нужно как следует понять проблему.

Но если вы собрались с силами и, сделав невероятный рывок, подняли машину, чтобы спасти ребенка, эта сила останется с вами и после происшествия. В отличие от наркомана, теряющего изобретательность, вы сохраните все, что наработали, когда сконцентрировались в условиях риска. Вы можете утратить остроту восприятия, но того, чему вы научились, никто у вас не отнимет. Для меня это основная причина воевать с традиционной системой образования, созданной ботанами для ботанов. Многие дети научились бы любить математику, если бы это было важно, – и, что важнее, научились бы инстинктивно чуять злоупотребление математикой.