– Самое страшное, хлопец, быть «флюгпунктом», – рассказывал Пархоменко. – Нашьют тебе на грудь и на спину белый круг с красным яблоком посредине. Такой знак – его здесь «розочкой» называют – хуже еврейского. Ты становишься живой мишенью. И бьют тебя без всякого повода, и стреляют в тебя ради шутки.

– А кому такое пришивают?

– Штрафникам, тем, кто убегал из концлагерей.

У Андрея отлегло от сердца: он бежал дважды, но, по-видимому, в канцелярии об этом не известно.

Бурзенко узнал, что старшина блока Отто Гросс – политический заключенный, немецкий коммунист. О блок-фюрере фельдфебеле Крегере Пархоменко сказал, что тот настоящий сатана.

– Но еще страшнее, – продолжал Пархоменко, – унтершарфюрер Фриц Рэй. Он был на Восточном фронте, и наши стукнули его под Смоленском… Жаль, что не добили. Ох, и зверюга! Мы его Смоляком прозвали. Смотри, хлопец, он новичков допрашивать любит. И если услышит слово «Смоленск», забьет до смерти. Многих он, подлец, на тот свет спровадил…

Вечером, когда зажглась тусклая электрическая лампочка, к нарам подошел заключенный, появившийся здесь, очевидно, из другого блока. Лицо его показалось Андрею примечательным: высокий лоб, проницательные глаза. На полосатой куртке – красный треугольник. Он был не из шестьдесят второго блока.

При виде его Пархоменко мгновенно вскочил на ноги. Андрей заметил, что украинец держался с пришедшим хотя и дружески, но как-то подтянуто, будто с командиром. Они отошли в сторону, и Бурзенко с трудом улавливал их разговор.

– Иван, как профессор?

– Занятный человек. Вы только поглядите, Сергей Дмитриевич, – он тут просто университет развел, – сказал Пархоменко, показывая на большую группу узников, собравшихся вокруг стола.

Тут только Андрей заметил в конце барака и стол, и заключенных вокруг, и седого тощего человека в центре. Было очевидным, что усталые голодные люди слушали именно этого старика в больших очках.

– Это, Иван, замечательный человек. Ученый, с мировым именем! Немцы ему имение дарили. Институт предлагали – купить хотели! Но не вышло. Вот он какой! А ты говоришь – занятный.

Они направились к профессору.

Подстегнутый любопытством, Андрей спрыгнул с нар и последовал за ними.

Заключенные внимательно слушали профессора. Чем же он увлек этих голодных и забитых людей? Бурзенко протиснулся поближе к столу. Через головы узников он увидел, что профессор что-то чертил алюминиевой ложкой. Приглядевшись, Андрей узнал контуры Каспийского моря.

– Друзья мои, как вы уже знаете, Каспийское море – одно из самых древних водоемов нашей планеты. Да-с. У его берегов постоянно селились люди. Иначе не могло и быть. Ведь море давало все необходимое для жизни. Люди любили Каспий, и каждый народ давал ему свое название. Получилось так, что море пережило огромное количество имен. За многовековую историю название моря менялось более пятидесяти раз! Я уже говорил вам об этом. Последнее название оно получило от племени, которое проживало на его берегах. Люди этого племени называли себя каспиями.

– Разрешите прервать вас, дорогой профессор? – сказал Сергей Дмитриевич.

Ученый поправил очки, внимательно посмотрел на говорившего и, узнав, радостно улыбнулся.

– О, товарищ Котов! Рад, очень даже рад!

Профессор поднялся, пожал Котову руку:

– Как дела, молодой человек? Что нового-с?

– Какие могут быть дела, Петр Евграфович? Просто пришел вас проведать.

Котов обратился к заключенным, ожидавшим продолжения лекции:

– Ребята, дайте Петру Евграфовичу отдохнуть. Что же вы его так эксплуатируете?

Узники, улыбаясь, начали расходиться. А профессор отчаянно запротестовал: