Согласно ему, гражданство страны получали только граждане Первой, довоенной, республики и их потомки. Примерно семистам тысячам человек – «ввезенным в оккупированную Латвию в период оккупации» (как потом было сформулировано в проекте декларации), их детям и внукам – в гражданстве было отказано. Около трети населения страны – в основном те, кто прожил здесь всю жизнь или большую часть жизни, – обнаружили себя в интересном (и весьма туманном тогда) юридическом положении. Почти все они были русскоязычными. И, конечно, среди них хватало тех, кто голосовал за Народный фронт.

Закон о гражданстве, принятый в 1994‑м, закрепил жителей из категории «последствие колонизации СССР» в невиданном в международной практике статусе неграждан – «негров», как их многозначительно прозвали. Теоретически право пройти натурализацию (написать прошение, заплатить пошлину, сдать экзамены) они получали – но не все и далеко не сразу: была разработана сложная система так называемых «окон». Я, например, тогда натурализоваться не мог – хотя не только прожил в Риге всю жизнь, но здесь десятилетиями жили и мои родители, и родители моего отца. Моя проблема оказалась в том, что рожать меня мать, тоже прописанная тогда в Риге, улетела к своим родителям в украинский Николаев – и хотя впервые в Латвии я оказался в возрасте полутора месяцев, местом моего рождения в документах значилась Украина. Одного этого хватило, чтобы даже возможность просить о латвийском гражданстве отодвинуть на годы.

Много лет мой паспорт с надписью «alien», «чужой» – в точности как в голливудском ужастике про инопланетного монстра с двумя парами челюстей – вгонял в ступор пограничников и гостиничных портье во всех углах Европы. Однажды из-за нас с приятелем – двух «чужих» – поезд Цюрих – Милан застрял на швейцарско-итальянской границе на лишних минут двадцать. Все положенные визы у нас имелись, но сами паспорта голливудских монстров настолько озадачили итальянских погранцов, что они ушли с ними в свою будку и долго выясняли, как с этими загадочными пришельцами быть.

Вместе с сотнями тысяч «негров» я не имел права голосовать на выборах – даже муниципальных. Не мог работать ни в каких органах госуправления, а также по множеству самых разных профессий: полицейского, пожарного, адвоката, капитана морского или воздушного судна – всего в перечне были десятки пунктов. В отличие от граждан я не мог без виз ездить в шенгенские страны. «Неграм», начинавшим трудовую деятельность в советские времена, засчитывали меньший стаж при начислении пенсий. Зато налоги они платили – и платят – разумеется, в полном объеме. Хотя с тех пор многие мелкие различия в правах граждан и неграждан утратили силу, в списке этих различий остается 80 позиций: в части запретов на профессии, социальных прав, свободы перемещения и воссоединения семей и т. д.

К концу девяностых, когда перед Латвией встала перспектива скорого вступления в Евросоюз, брюссельские чиновники впали в то же тяжкое недоумение, что иностранные портье, таращившиеся на мой лиловый негражданский паспорт. В их картину мира не укладывалась треть населения страны-кандидата, не только не наделенная гражданскими правами, но и в значительной части не имеющая возможности в близком будущем на них претендовать. Об автоматическом предоставлении гражданства «последствию оккупации» речи, конечно, не шло, но латвийским властям в конце концов пришлось согласиться на уступки: например, отменить «окна натурализации».

За последующие полтора десятка лет часть неграждан уехала из страны, часть умерла, а часть, проглотив вопрос «Почему это я должен выпрашивать право на то, что, по совести, и так мое по рождению?», сдала не столь уж сложные экзамены по латышскому языку, истории и конституции Латвии (как я, например) – и получила обычный человеческий, а не инопланетный паспорт. На данный момент «неграми» остались примерно 280 тысяч человек – седьмая часть населения страны. Поскольку почти все они русскоязычные, а таковые живут почти исключительно в крупных городах, в Риге процент неграждан выше – где-то одна пятая.