– Никого не стесню? – спросил я.

Он покачал головой.

– У нас треть келий пустые.

Я промолчал, что в других монастырях монахи спят в общих помещениях, достаточно тесных, а здесь то ли нехватка кадров, то ли Храм действительно в слишком суровом климате.

Он подошел к арбогастру, без боязни перед его страшной пастью взял под уздцы, правда, рука у него с бревно, а ладонь с лопату…

– Пойдем со мной, лошадка. Я тебя устрою по-королевски. Мы не занимаемся коневодством, но у нас десяток коней и добротная конюшня.

– Прекрасно, – ответил я. – Только поместите моего коня подальше от других. Из него неважный монах.

– В смысле?

– Может и подраться, – пояснил я, – если заденут. Ну никакого смирения, хоть какие молитвы ему читай!

Он спросил с интересом:

– А «Аве Мария» пробовал?

– Нет, – сказал я озадаченно. – А что, поможет?

– Нет, – ответил он, – но интересно было бы взглянуть.

– А насчет моей маленькой собачки?

Он сказал после паузы:

– Я такое не решаю, но пока возьми ее с собой, только пусть не выскакивает из твоей кельи.

– Вообще?

– До особого распоряжения старших, – пояснил он. – Если бы я тут распоряжался, я бы им нараспоряжался!

– Рядом женский монастырь поставил бы?

Он хохотнул.

– Понимаешь, брат паладин! Желательно в том же здании, чтобы по морозу не бегать.

– Прекрасно, – ответил я с энтузиазмом. – Мне, как христианину, главное, чтобы были устроены мои конь и пес, а я уж как-нибудь перебьюсь, если женский монастырь близко! Лучше, конечно, два, но и с одним жить можно!

Он молча улыбнулся и повел арбогастра в сторону просторного каменного сарая, что наверняка и есть конюшня.

Я проводил их взглядом. Огромный монах завел арбогастра в темный проход, Бобик чинно пошел следом, дескать, только посмотрит, а у меня за спиной раздался мягкий голос:

– Приветствуем тебя, путник!

Я обернулся. В трех шагах появился, когда только и подошел, толстенький священник, невысокий, с округлым мягким лицом и бесконечно добрыми, почти детскими глазами.

– И вам благодать Божья, – ответил я.

Он сказал участливо:

– Позволь принять тебя, путник! И устроить с теми скромными удобствами, которые нам доступны.

– Я вообще могу без удобств, – сообщил я. – Господь терпел и нам велел.

– Да-да, – согласился он, – это угодно. Я отец Мальбрах.

– Наставник новициев? – спросил я.

Он мягко улыбнулся.

– Нет, туда еще рано. Я елемозинарий…

– А-а-а, – сказал я, – понятно. Нет, я не нуждаюсь в милостыне…

– В милостыне нет ничего унизительного, – возразил он и покраснел. – Это от слова «милость», «милосердие», так что отбрось гордыню, брат. Никто не узнает, что ты принял помощь…

Я кивнул понимающе. Монахи полагают, что лучше быть обманутыми, чем оказаться подозрительными и безжалостными. Потому к тем людям, которые, на их взгляд, были некогда богатыми и могущественными, а сейчас стали нищими, относятся с особой деликатностью, чтобы не травмировать их гордость, а помогать им вообще предпочитают втайне.

– Я в самом деле не беден, – сообщил я, – а прибыл сюда по важному делу. Мне бы встретиться с аббатом.

– Служение Всевышнему не терпит суеты, – ответил он благочестиво, – у аббата забот много. Но тобой займутся либо келарь, либо бейлиф.

– Хорошо, – сказал я, – когда?

– Как у них появится время, – ответил он кротко, но с едва заметным упреком, дескать, не следует требовать к себе повышенного внимания у занятых людей, это неучтиво и не весьма по-христиански. – Жди, сейчас придут и займутся тобой.

Я оглянулся на дверь конюшни, откуда выскочил Бобик, а когда снова повернул голову к отцу Мальбраху, там было пусто до самого входа в Храм, а ступени ровно и чисто запорошены снегом.