Он поежился, сказал отчаянным голосом:

– Вам туда заходить нельзя!

– Почему? – спросил я. – Ямы-ловушки? Убьет чем-то тяжелым?.. Упадем в воду и утопнем, как два топора с железными ручками, украшенными золотом и этими, как их, яхонтами?

– Нет, – ответил он упавшим голосом, – но мы договорились с бароном, что он никогда не…

– Что?

– Просто оставляет то, что приносит, здесь, а потом уходит.

– Что, даже не забирая нарытое вами золото?

– Ну, конечно, забирая…

– Ага, то-то и оно!

– Это же совсем другое! – сказал он жалобно.

– Мы тоже так будем делать, – заверил я, – не причиним вам никакого вреда, так как экономически невыгодно, а это самый главный довод в пользу святости миролюбия и демократического сосуществования. Однако должен увидеть, что здесь все для нас безопасно.

– Да безопасно, безопасно!

– А вдруг, – спросил я зловещим шепотом, – затеваете выбраться наверх огромной армией и всех убить?

– Не-е-ет!

– А поработить?

– Тоже нет!

Я сказал со вздохом:

– Я тоже никогда не понимал этого сдвига психики… но почему-то стараются… эта, поработить?

– Мы не стараемся, – заверил он.

Я подумал, спросил:

– А замок не провалится в тартарары? Яму вы наверняка вырыли тут слишком уж…

Он вскликнул:

– Нет!.. Мы копаем только вниз! Только!..

Я сказал потвердевшим голосом:

– Знаете ли, что-то мне как-то и не весьма зело ндравится наш разговор. Потому по праву суверенного властелина данной территории, чьи права распространяются и вглыбь, как уже рек, собираюсь вежливо и твердо переть дальше, ибо да!

Хрейдмар делал мне знаки, что, мол, пора отступить, увидели больше, чем вчера, надо умерить аппетиты, нечего лезть на рожон, пора и честь знать.

Я покачал головой, чести никогда не бывает много, и, отстранив человечка со звучным именем потомка бургундских королей, двинулся вперед.

Он ринулся следом, мое сердце колотится учащенно, но все-таки это не воин и не маг, страшиться нужно чего-то совсем иного, только бы Хреймдар не сплоховал…

– Вам нельзя, – умолял он, едва не плача, – вам нельзя…

– Человек проходит как хозяин, – сказал я, – по просторам… ну, тут не разгуляешься, однако… Ого, а это что?

Я толкнул дверь, тоже металлическую, но уже не массивные ворота, а более жилую, что ли. Распахнулась без скрипа, я вышел на ту сторону, медленно холодея всем телом.

В полусотне шагов пещера прерывается широким ущельем, что раскалывает и стены, уходя в обе стороны во тьму. Хреймдар пустил рой искр, затем другой, чуть левее, но везде тот же ужас.

Через ущелье перекинут ствол дерева, вроде бы не окаменевший, но слишком уж широкий, а если сорваться, то падать весьма и весьма, а я вряд ли успею превратиться во что-то крылатое да еще ухватить Хреймдара.

Гьюки сказал со злой гримасой:

– Вам здесь не пройти.

Мы подошли ближе, и я начал понимать, о чем говорит этот подземник. Вблизи ущелье еще шире и страшнее, однако и перекинутый ствол в виде моста выглядит массивнее и надежнее. На том берегу ствол утолщается, огромные корни кое-где высовываются из скальной породы, но чувствуется, что углубились очень далеко и надежно.

Я перевел взгляд на эту сторону, сердце стукнуло еще тревожнее. Не от страха, это недопонимание, чего так не люблю. К этому краю ствол утолщается тоже, а вместо высохших ветвей в землю уходят самые настоящие корни.

Ствол не выгнут аркой, обычный ствол, но тоньше всего посредине, что и страшнее всего, а по краям… никак не отделаюсь от мысли, что дерево тащит соки с обеих сторон, но… как?

– Неважно, – процедил я сквозь зубы, – неважно, я не ученый, хотя очень хочется… Надо делать то, что нужно, а не следовать желаниям, как демократ какой-то…