Гендельсон наконец снял шлем, побелел, взвизгнул. Я отвернулся. К счастью, под ногами ровный твердый пол, нечто матовое, но лучше не смотреть, все-таки мы не пернатые, а у обезьяны врожденный страх перед падением с дерева.

Далеко на горизонте начали подниматься серебристые пики гор. Луна освещала их холодно, но любовно. Лед искрился, горел белым огнем. Горы приближались, Гендельсон воскликнул:

– Слава тебе, Господи!.. Это Кернель!.. Я вижу Кернель!..

Обручи, что сковывали мою грудь, лопнули, я вздохнул свободнее. Если так, то можно к утру и вернуться… Гендельсон рядом рухнул на колени, пол выдержал эту гору железной скорлупы с нежным сочным мясом внутри, а Гендельсон начал истово и громко молиться, стукаться лбом о силовой пол, все получалось беззвучно, если бы еще и молитву удалось заглушить…

Впереди, как мне почудилось, медленно выросло черное облачко. Оно выглядело как угольная яма на звездном небе. Нас несло прямо к нему. Гендельсон все еще бормотал молитву, я напрягся, облачко начало разрастаться. Внутри черноты сверкнуло, оттуда докатился тяжелый грохот. Я похолодел, это не грохот, а раскатистый смех – холодный, как ночь, жестокий.

Гендельсон молился громче, я пощупал рукоять ножа, потом – молот. Пальцы вздрагивают, черное облако уплотнилось, по бокам разрослись черные крылья, настоящие крылья, как у летучей мыши, сформировалось тело, человеческое, голова увенчана рогами, на месте глаз сверкнули две багровые звезды. Гендельсон вскрикнул:

– Господи, прими душу мою…

В руках крылатого великана появился огромный черный меч с изогнутым лезвием. Лезвие расширяется к концу, лунный свет заиграл на металле, синеватом, усыпанном звездными искрами.

Крылья сделали два небрежных взмаха, черный с крыльями завис перед нами. Могучие руки начали поднимать меч. Теперь я отчетливо видел лицо: человеческое, чисто выбритое, но лучше бы это оказалось лицо зверя: на этом лице отпечатались все пороки, все мерзости человеческой натуры. Толстые чувственные губы изогнулись в презрительной усмешке.

– Смертные… Осмелились?.. Значит – уже наполовину мои!.. Ха-ха! Сейчас будете моими целиком…

Гендельсон молился и крестился, я схватил молот и швырнул в великана. Молот описал короткую дугу и вернулся в мою ладонь, даже не приблизившись к черному ангелу. Я с криком отдернул ладонь, раскаленная рукоять обожгла пальцы.

Меч великана падал со страшной скоростью… вдруг лязг, злобный вскрик. Нас озарило ярким радостным огнем, словно в квартире вспыхнула столамповая люстра. Лезвие черного меча ударилось над самыми нашими головами о сверкающий радостными искрами светящийся меч. Его держал в обеих руках белый ангел с распахнутыми лебедиными крыльями.

– Господи! – вскричал Гендельсон. – Ты услышал мои молитвы!

Слезы текли по его жирным трясущимся щекам. Черный ангел взревел злобно, вскинул меч и обрушил на светлого. Тот парировал удар, хоть и с трудом. Черный перехватил меч обеими руками, нанес удар снова. Светлый подставил сверкающее лезвие. Его руки тряхнуло, я услышал стон, как будто бы застонало само небо.

Черный захохотал, начал безостановочно наносить удары. Светлый парировал с трудом, его шатало, он начал задыхаться. Черный вскричал победно:

– Ты проиграл!

– Еще… нет… – ответил светлый, задыхаясь.

– Ты проиграл!.. Изначально!

– Нет, – ответил светлый хрипло. Я увидел его полные отчаяния глаза. – Нет… бой еще…

– Проиграл! – закричал страшно черный.

Лезвие меча с такой силой обрушилось на светлого, что сверкающая полоса с легким звоном переломилась. Черное железо ударило светлого в грудь. Тот закричал в смертной муке. Из глаз ударили снопы огня, нас тряхнуло, Гендельсон жалобно кричал, ветер ударил снизу. Я чувствовал себя так, словно лифт, в котором еду, вдруг оборвался, ноги отрываются от пола…