Двое оставшихся встревожились, ухватились за мечи, но страха в движениях я не увидел, все-таки я один, и, лишь когда я подъехал ближе, они испугались всерьез.

Пленницы жалобно кричали, взывали о милосердии, молились, плакали, я крикнул громко:

– Чьи люди?

Одна из пленниц крикнула:

– Мы из деревни госпожи Беатрисы. А это люди Фалангера…

Всадник крикнул:

– Замолчи, тварь!

Стрела сорвалась с тетивы, в следующий миг я увидел оперенный кончик, торчащий из его раскрытого рта. Он без хрипа откинулся на спину, медленно сполз под копыта лошади. Второго крупно трясло, он расширенными глазами смотрел на страшный лук в моих глазах.

– С женщинами надо разговаривать вежливо, – сказал я второму. – Не правда ли?

Он поспешно вскрикнул:

– Да-да, господин!

– …и обращаться, – закончил я зловеще, – тоже.

Он сказал торопливо:

– Господин, мы люди Фалангера, а значит – подневольные!.. Куда скажут, туда идем. Что скажут, то и делаем.

– На такие дела, – сказал я с горькой злостью, – от добровольцев нет отбою, не так ли?

Он, не отводя от меня испуганного взгляда, судорожно закивал. Я вздохнул.

– Слезай. Ты все равно умрешь здесь. Не пачкай кровью седло.

Он начал слезать, медленно и осторожно. Когда ноги коснулись земли, в руке блеснул нож. Я успел высвободить сапог из стремени и отшвырнул его пинком, но он успел полоснуть ножом по бедру. Боль обожгла, как кипятком, он прыгнул ко мне снова, но мой длинный меч с хрустом рассек его от плеча до середины грудной клетки.

Женщины плакали, слезно благодарили, я осматривал их с высоты седла. Сердце все еще колотится, мысли бегут горячечные, злые, руки дрожат то ли от усталости, то ли все еще от жажды что-то делать. Я нарочито замедленно повернулся в седле, осторожно перерезал веревки на руках той женщины, что первой ответила на вопрос.

Она снова сориентировалась быстрее всех: прыгнула к умирающему, быстро выдрала нож из еще теплых пальцев, начала торопливо пилить узлы на руках подруг.

Я заговорил тоже медленнее, иначе слова горячечным потоком хлынут из меня с такой скоростью, что сам не пойму, а это недостойно рыцаря, мы должны говорить медленно и важно:

– Возвращайтесь в свое село. Если кто умеет обращаться с лошадьми, то вон там остались кони… Кто их заберет – того и будут.

Женщина быстро вскрикнула:

– Ваша милость, кто вы?

– Ну… – проговорил я в затруднении, – моя природная скромность не позволяет мне называть себя…

– Ваша милость, но как же…

– А вот так, – ответил я, – скромный я ужасть. И застенчивый. Вы ж благодарить будете, а не ругать? А это супротив нашего устава скромников.

– Будь благословенны ваши родители, – сказала женщина с чувством, – что воспитали такого благородного рыцаря!.. Эй, Тиль, не спеши за конями!.. Я тебя освободила первой, но это не дает тебе права…

Я усмехнулся. Эта женщина сразу взяла бразды правления в свои руки. Есть такие, что просто рождаются вожаками.

Они разбирали коней, пошли споры, у кого больше разорили двор, та самая женщина активно вмешивалась и, как властный судья, выносила решения, будучи прокурором, судьей и адвокатом в одном лице, микрофеодал. Я взобрался на Зайчика, и тут все испуганно вскрикнули.

Пыльное облачко приближается уже с другой стороны. Женщины с надеждой смотрели на меня, я нахмурился и наложил стрелу на тетиву лука.

Раздался тяжелый грохот, словно скачет подкованный слон, из пыли выметнулся измученный всадник на огромном коне.

Сэр Растер загрохотал, увидев меня:

– Вам не удалось удрать от меня, сэр!.. А что это за женщины… Господи, неужели удалось отыскать дорогу к амазонкам, теперь таскаете оттуда… ну что за жизнь, я только проговорился, а вы уже все нашли…