Люди сэра Норберта перехватили огромное стадо овец, теперь эта блеющая резкими гортанными голосами масса вливается на просторы лагеря, какая-то странная порода, черная с блестящим отливом, их весело расхватывают по одному, тут же режут и разделывают у костров.

Я выехал за пределы, за спиной послышался дробный стук копыт, я думал, что усердствуют телохранители, но те держатся в отдалении, а догнал меня всегда веселый и жизнерадостный барон Витерлих, под ним даже конь веселый и жизнерадостный, сразу начал скалить зубы Зайчику, фыркать и строить конские рожи.

– Сэр Ричард, – сказал Витерлих с живостью, – я не успел рассказать и половины ваших приключений в Ундерлендах, а меня уже подняли на смех!..

– Неужели обидно? – удивился я.

– Еще как, – сказал он сердито. – Когда вру – верят, а тут чистую правду…

– Значит, – сообщил я, – мир не созрел. Как вам здесь?

– Бесподобно, – заявил он. – Я в диком восторге! Столько благородного рыцарства, столько величавых мужей, чьи речи и поступки достойны подражания!.. И какая великая цель перед нашим доблестным воинством!

Я подумал, знает ли он, какая у нас цель, сказал с пафосом:

– Мы объявили войну хижинам, чтобы застроить Гайдерсгейм дворцами!

Он воскликнул с восторгом:

– Именно!.. О, здесь будет прекрасный край!.. Как только очистим от грязных дикарей, поклоняющихся идолам…

Я не успел ответить, снова со спины стук копыт, телохранители было качнулись в нашу спину, но тут же остановили коней, признав в сверкающем металлом всаднике Боудеррию, что пользуется, как уже знают, моим полным доверием.

Она остановила коня с другой стороны от меня, сердито зыркнула на Виттерлиха, но тот заулыбался радостно и начал с нею раскланиваться с такой предельной любезностью, что она засопела и насупилась, подозревая насмешку.

– Сэр Ричард, – обратилась она надменно и требовательно, – прошло уже несколько дней, как я вынуждена таскать на себе это железо, но за все время так ни разу не обнажила меч! Вы меня обманули.

Витерлих закрыл рот и смотрел на нее со странной смесью восторга и отвращения.

– Боудеррия, – сказал я миролюбиво, – но ведь сражений еще не было. Сама все видишь, при чем тут я?

– А куда вы отлучались? – спросила она с подозрением. – Не поверю, что ни разу ни с кем…

Я хотел сразу помотать головой, потом мелькнуло разбитое лицо чернобородого, но решил, что это не в счет, все-таки помотал головой, но зоркая Боудеррия сказала резко:

– Врете, я все вижу!

– Боудеррия, – сказал я с упреком, – ты женщина, даже дама… можно сказать… гм… леди, а такие грубые слова знаешь.

Витерлих кивнул и тоже начал смотреть на нее с упреком.

– Я еще и не такие знаю, – пригрозила она. – Вот что, я еду с вами!

– Да мы никуда не едем, – сообщил я. – Просто в лагере… запахи, а мой утонченный изнеженный аристократический нос не выносит такие ароматы в большом количестве.

Она посмотрела с удивлением.

– Это у вас утонченный?.. ладно, умолчу, раз я, оказывается, дама.

– Даже леди, – подсказал сэр Витерлих с упреком.

Он одарила его таким холодным взглядом, что у него улыбка примерзла к губам, а потом уголки ее потекли, как сосульки в жару.

– Мы просто объезжаем лагерь, – сказал я. – Если хотите, присоединяйтесь. Но только о вас будут думать, что вы здесь ради меня или сэра Витерлиха.

Она вскинулась, гордо выпрямила спину.

– Что-о?

– А разве нам не нужно стараться понравиться? – спросил я.

Она натянула повод, я думал, что сейчас развернет коня и ускачет к лагерю, и сэр Витерлих, похоже, ждал того же самого. Боудеррия посопела, как разъяренный дракон, только что пламя не вылетает из пасти, сказала надменно: