Захар Борисович принял самый строгий вид, надеясь, что присутствующие не замечают его волнения. Это было первое убийство, которое ему приходилось расследовать – до того он выезжал на места преступлений только в Петербурге, сопровождая следователей столичного Сыскного отдела.

Для начала Архипов аккуратно обшарил карманы убитого, нашел нож, пару монет и вид на жительство, выписанный на имя московского мещанина Надеждина Николая Петрова, проживающего в Четвертом проезде Марьиной Рощи, в доме номер пять. Бумага была потрепанной, сложенной в четыре раза. Порванная на одном из сгибов почти до середины. Вот уж несказанно повезло!

– Нехорошо, что вы стояли так близко к телу, – сказал Архипов, поднимаясь и пряча бумагу в карман пальто. – Боюсь, уничтожили все следы. Попрошу каждого из вас приподнять ногу, чтобы я мог измерить ваши подошвы.

– Зачем? – спросил настоятель. – Это лишнее.

– Ваше высокопреподобие, – напрягся Архипов. – Я веду следствие и прошу выполнять мои указания. – Но почувствовав, что перебрал с приказным тоном, он объяснил: – Я должен вычленить след преступника на земле. Чтобы не перепутать его с вашими следами, я должен измерить подошвы.

Протоиерей поморщился, но подозвал к себе послушника и, опершись на его плечо, приподнял ногу. Архипов вынул из кармана складной метр, потом нагнулся и проверил длину подошвы его ботинка. Такую же операцию он проделал с остальными. А потом, нагнувшись, начал осматривать след на тропинке.

– Обронили что-нибудь, господин пристав? – услышал он голос Скопина.

– Не мешайте, я работаю, – ответил Захар Борисович, не разгибаясь. Он надеялся, что судебный следователь не станет подшучивать над его неопытностью.

– Да что вы! – сказал Скопин. – Мы тут с Павлом Семеновичем постоим, полюбуемся новыми методами. Здравствуйте, Никита Никитич! Благословите.

Протоиерей подал руку для целования, потом сделал крестное знамение над головой Скопина.

– А вы что же не подходите для благословения? – спросил он у доктора Зиновьева. – Или вы из латинян?

– Я, ваше высокопреподобие, из морга, – ответил доктор Зиновьев, почесывая свою короткую кудрявую и черную, как вороново крыло, бороду. – Мы там помогаем покойникам предстать перед апостолом Петром в самом облегченном, так сказать, виде.

– Это как? – удивился настоятель.

– А все, что нужно для следствия, мы изымаем, – ответил доктор и приподнял короткий цилиндр, обнажив начинающую лысеть голову. – Кишочки, желудочек, селезеночку. Им они все равно в Царствии Небесном не надобны. Ну зачем, скажите, селезенка на Суде Божием?

– Понятно, – кивнул протоиерей. – Значит вы, скорее, безбожник. Материалист.

– Да, материала у нас хватает, – весело улыбнулся Зиновьев и указал на покойника. – Вот, например, еще материальчик для нашего натюрморта.

Скопин хлопнул доктора по плечу.

– Павел Семенович хоть и шутник, но прекрасный врач, – сказал он. – Я обязан ему своей жизнью.

– Наверное, последний пациент, кто обязан мне жизнью, – ответил доктор. – Но это было давно.

– Он вылечил меня в Туркестане, во время обороны Самарканда.

– Вот как! – поднял брови настоятель. – Отчего же вы не купили практику в Москве?

– С мертвецами легче, – ответил доктор. – Они не задерживают гонорары. Ведь за них платит городская казна.

Архипов разогнулся и указал на землю возле своих ног.

– Похоже, тут был еще один человек. Это следы галош.

– Конечно! – отозвался Скопин. – Убийство, оно как танец: требуется пара к убитому. Вы разрешите?

Архипов кивнул, пропуская Скопина к телу. Он досадовал, что судебный следователь превратил его слова в глупую шутку.