Социалисты очень любили деньги, скорее всего, больше всего в жизни.

В связи с этим постепенно отдельные студенты начали использовать платформу протеста для:

– защиты прав геев и всех видов извращенцев;

– протеста против войны в Афганистане;

– продвижения легализации марихуаны;

– борьбы с экологической несправедливостью;

– и других возражений против множества других несправедливостей.

В процессе своего развития протестное движение на девять десятых потеряло контроль над своим имиджем и оттолкнуло большое количество людей. Постепенно людей, участвующих в протесте через социальные сети, начали делить на две категории:

– первая категория – люди, желающие полной свободы противоестественных сексуальных извращений и тому подобных грехопадений, демонстрирующих их психическую неполноценность;

– вторая категория – протестующие характеризовались как люди, склонные к нытью, неудачники-социалисты, жаждущие от государства на самом деле тех же денег, иной раз в виде благ и иных подачек, и всё это за счёт высоких налогов с тех, кто работает не покладая рук. За этими закрепилось мнение как о паразитической части общества, не желающей много и трудно работать, желающей жить за счёт других. Как итог – полное неприятие теми, кто много трудится, тяжело, но достойно зарабатывает.

Таким образом, первоначальные демократические цели социалистического протеста технологично и быстро размыли. На этом, естественно, не остановились и продолжили.

Банки очень быстро наняли подрядчиков, которые генерировали нужный контент в социальных сетях, где постепенно, но неуклонно начало нарастать недовольство протестующими. Постепенно сформировалась ситуация, когда достаточно было только кому-то известному призвать их выступить против «бездельников, неудачников и извращенцев» (как их там нарекли), как люди готовы были сами выйти на улицу и принять участие в разгоне недовольных социалистов.

Таким образом, против социалистов начали работать социальные технологии и социальная инженерия…

Этот процесс тоже был управляемым со стороны объединившихся местных элит, естественно.

Власти поняли, что скоро всё это может перейти в гражданские столкновения.

Но… гражданских столкновений не может и не хочет допустить ни власть, ни элита. Точнее, они не хотят столкновений в крупных размерах.

В случае серьёзной угрозы элиты проявляют полную солидарность.

Поэтому кто-то смог объяснить такому прямо совсем независимому и непонятливому судье необходимость отмены временного запретительного судебного приказа о разгоне протеста.

Разумеется, наши органы разведки не видели в этом движении ни малейшей перспективы, и мы изначально точно знали, чем всё закончится, о чём информировали своё руководство и по линии Вильте, и я по своей тоже.

Ни во время протестов, ни после них никто не обвинял Россию во вмешательстве.

Всё закончилось как-то очень мирно.

В любом случае задолго до событий на Украине под общим названием «Майдан» обе наших разведки отлично знали технологию подавления протеста в полном объёме. Всё держалось на разведке, агентуре, всех видах психологии и социальной инженерии и, самое главное, на деньгах.

Мы часто в это время общались с Лаурой. Это было необходимо, поскольку Ричард в этот период тоже начал с ней часто общаться, много советоваться по вопросам ведения дел, и в основном он внимательно прислушивался к ней. Мне нельзя было расслабляться, напротив, я почувствовал какие-то ещё не вполне определённые риски для себя. В любом случае отходить от бизнеса я не хотел.

Лаура общалась со мной вполне нормально, но чувствовалась некая небольшая натяжка между нами.