Человек едва сдержался, чтобы не застонать. Стиснул зубы, приподнял канистру, судорожно нащупал в кармане зажигалку. Вот сейчас это случится. Ничего, та минута – минута паники прошла, и он снова контролирует себя. Он сможет, он сделает это. Вспыхнет огонь – сначала робкий оранжевый всплеск зажигалки, искра кремня, а потом багровый маяк, костер. И то, что выкопано из этой вонючей могилы, сгорит дотла и уже никогда больше не явит себя миру, не причинит вреда.

Человек резко щелкнул зажигалкой. Он был готов – в раскисших ботинках, на которые было уже плевать, в насквозь промокшей рубашке, с канистрой и ломом, он был готов сражаться не на жизнь, а на смерть.

Вороватый огонек на мгновение осветил кусочек ночи – глянец мокрой листвы, спутанные ветки и… преграждавшую путь, изготовившуюся к броску приземистую фигуру на расстоянии нескольких шагов. Мелькнуло лицо, обезображенное кривой, похожей на оскал улыбкой. Человек вскрикнул от неожиданности и ужаса. Его ждали! Его ждали здесь, в засаде, на подступах. Он ничего не успел предпринять, не успел замахнуться ломом, не успел защититься. Жестокий удар сбил его с ног. Канистра отлетела в сторону. Бензин разлился. Человек упал навзничь и почти моментально почувствовал, как сверху на него навалилась мускулистая тяжесть. Он попытался вырваться, молотя кулаками вслепую, брыкаясь, извиваясь, стоная от ужаса и отчаяния. Но ничего сделать уже было нельзя – словно гигантское осиное жало впилось ему в живот. И вонзилось еще и еще. Последнее, что он ощутил, был вкус крови во рту. Луна подмигнула ему зеленым кошачьим глазом. И медленно растворилась во тьме – уже навечно.

Время, время – что это такое? Песок, ускользающий сквозь пальцы, прошлогодний снег, дождик четверга, рак на горе, посылающий громким трехэтажным свистом всех подряд в даль светлую. Это та самая дырка от бублика. Тот самый след на берегу, смытый волной. Лицо без морщин и подтяжек, не изуродованное вторым подбородком. Темя без плеши. Совесть без пятен. Победа без поражений. Память без снов о прошлом, без портящих кровь полночных терзаний о том, как должно было быть, но не получилось.

Не получилось что? Жизнь? Карьера? Успех? Стержень, который все крепко держал и вдруг в одночасье крак! – и сломался.

И все полетело вверх тормашками – под откос, подгоняемое пинками времени – все быстрее, все ниже, все безнадежнее. И как положить этому конец? Что сделать, что предпринять? Покончить со всем разом одним выстрелом в висок? Или сделать над собой усилие, не стрелять, а попытаться… только лишь попытаться, попробовать… попробовать повернуть время вспять и пробить собственной бессмертной душой брешь в его тягучей вечной структуре. Брешь, что станет лазейкой в прошлое, податливое как глина, подвластное переменам.

Надо сказать, что за свои тридцать семь неполных лет Антон Петрович Брагин никогда, ни единого дня не увлекался философией. В институте, перед экзаменами, как и все студенты времен развитого социализма, конечно же, почитывал конспекты с чахлыми выкладками из классиков марксизма, мог кое-что в двух словах вспомнить и про господина Гегеля, и про господина Канта, даже помнил, что жили. Были такие на свете Аристотель с Платоном и чему-то там учили под ясным солнцем Древней Эллады, пачками превращая варваров неумытых в эллинов просвещенных. Знал он, естественно понаслышке, и о теории относительности, но никогда не имел желания докопаться до ее сути. А о времени как о категории судил только по наручным часам – дорогим, престижным, естественно, фирмы «Ролекс». Вот секундная стрелка чинно описала полный круг, и время, значит, того, пошло, отсчитывая вехи рабочего дня – долгого, напряженного, сумасшедшего, суперудачного в смысле капиталовложений и прибыли.