Среди многообразия фактов о кочевом скотоводстве указания на наличие частной собственности на пастбища до разложения кочевничества отсутствуют. Таких свидетельств нет ни в описаниях путешественников (в том числе достаточно хорошо знакомых с системой феодального землевладения у других народов), ни в архивных материалах, ни в памятниках обычного права. В основе всех попыток обнаружить у кочевников монопольное феодальное землевладение – более чем шаткие рассуждения о том, что представители привилегированных слоев якобы «маскировали» истинные феодальные порядки. Широко распространено в литературе предположение, что деятельность предводителей по распределению пастбищ «порождала» феодальную монопольную земельную собственность. Но ученые, изучающие кочевников, указывали, что эта «организаторская» деятельность не приводила к монополии определенного слоя общества на землю. Обычное право, в том числе и зафиксированное в XIX в. со слов представителей привилегированных слоев скотоводов, тщательно рассматривает и подтверждает частную собственность на скот, домашнее имущество. Однако в этом праве нигде не упоминается о частной собственности, о монополии какого-либо сословия на землю. Отсутствие представлений о частной монопольной собственности на землю особенно четко прослеживается, когда обычное право оговаривает порядок очередности пользования пастбищами. Бедный уступал дорогу богатому или знатному, а богатый или знатный – старшему по возрасту. Но в целом господствовало право первозахвата сезонных пастбищ. Известно множество примеров, когда в различных группах скотоводов-соседей, уровень развития хозяйства которых ничем не различался, у одних старшины играли существенную роль при распределении пастбищ, у других – в лучшем случае давали советы. Действовали старшины, используя поддержку общественного мнения и ничего не могли противопоставить вооруженному народу. Это препятствовало установлению внеэкономической эксплуатации. В военное время, при переселениях в случае нехватки пастбищ организаторская роль старшин и предводителей возрастала. В годы мирные, при достаточности пастбищ влияние предводителей ослабевало.

Вплоть до эпохи разложения кочевничества отсутствие частной собственности на пастбища определялось экстенсивным характером производства и спецификой производственных отношений. Кочевничество могло существовать лишь до тех пор, пока большая часть народа имела возможность беспрепятственно вести экстенсивное хозяйство, свободно кочевать.

Предводители кочевников и богачи не были заинтересованы в лишении непосредственных производителей средств производства и в установлении сословной монопольной собственности на пастбища и скот. В условиях кочевого экстенсивного скотоводства это привело бы к разрушению экономической базы кочевничества, его общественной организации и лишило бы привилегированный слой общества социальной опоры. Свободные общинники, владевшие скотом и пользовавшиеся племенными пастбищами, составляли войско кочевников и резерв рабочей силы. Если непосредственные производители лишались средств производства, они, за исключением небольшого числа пастухов, работавших по найму у богачей, были вынуждены искать себе средства к существованию вне кочевого хозяйства, что означало ликвидацию самого кочевничества. Этот процесс становился отчетливее по мере вовлечения кочевников в сферу капиталистических отношений.

Предполагать у кочевников монопольную феодальную собственность на пастбища на основе отдельных данных о захватах в личное пользование участков пастбищ нельзя. Предводители и богачи захватывали только отдельные участки пастбищ, те, где пасся их собственный скот. Таким образом, никакой монополии на землю не возникало. Не имели эти захваты и сословного характера, так как сделать подобное мог любой разбогатевший. Предводитель или бывший богатый, лишившись скота (что не было редким явлением), терял и всякое право на захваченный участок пастбищ. На захваченных местах велось только личное хозяйство, в котором использовался наемный труд. Производственные отношения имели облик экономического соглашения, а не феодальной внеэкономической зависимости. Захваты пастбищ были временным явлением и не рассматривались обычным правом как норма