Больница, палата… Безнадежная череда этих унылых атрибутов так прочно вошла в последнее время в Лерину жизнь, что все это уже казалось привычным. Правда, сейчас она чувствовала себя так, как будто и не было месяца сплошного лежанья: снова все болело, тянуло и кружилось. И мальчик то испуганно бился в ней, то, наоборот, совершенно затихал.

– Валя, ты побудь пока, хорошо? – заплетающимся языком сказала Лера. – Я прилягу, я что-то устала…

Когда Митя позвонил снова, язык у нее все еще едва шевелился. Впервые в жизни Лера услышала в его голосе оправдывающиеся нотки.

– Лера, милая, я не могу приехать, – говорил Митя. – Если бы еще хотя бы три дня… Но сейчас – совершенно невозможно!

– Да и не надо, Митя, правда не надо, – тусклым голосом произнесла она. – Она все равно без сознания, зачем тебе приезжать?

Она хотела его успокоить, но голос ее не слушался.

– Прошу тебя, будь осторожнее. – Его голос дрогнул. – Ты не очень хорошо себя чувствуешь?

– Не очень, – подтвердила Лера. – Но знаешь, Мить, мальчик уже шевелится…

Он замолчал. Лера слышала в трубке его далекое дыхание.

– Я скоро приеду, – сказал наконец Митя. – Ты любимая моя, я скоро приеду.

Несмотря на усталость, Лера не могла уснуть всю ночь. Она думала о маме, и воспоминания детства чередой проплывали перед нею – такие ясные, как будто они не были отделены годами.

Всегда, с самого детства, мама казалась ей робкой, нуждающейся в защите – да, пожалуй, так оно и было. Надежда Сергеевна всегда и во всем слушалась свою Лерочку, даже когда дочке было пять лет. И вместе с тем она всегда умела создавать тот незримый и надежный покров, который защищал Леру, – покров уюта, домашнего тепла и ясных, простых чувств.

Лера представила, что теперь этого покрова может не быть, – и содрогнулась.

Когда-то – она тогда только что познакомилась с Костей – ей казалось странным, что мама не вышла замуж, расставшись с отцом. Ведь он ушел, когда Лере было всего два года, а Надежда Сергеевна всегда казалась ей красивой – почему же? Лера даже не помнила, чтобы в их доме появлялись какие-нибудь кавалеры, чтобы маме звонили незнакомые мужчины – то есть не помнила ничего такого, что было бы совершенно естественно для одинокой привлекательной женщины, какой была ее мать.

Она однажды даже спросила ее об этом. Надежда Сергеевна улыбнулась той слегка смущенной улыбкой, которая проясняла ее лицо, делала отчетливым его самое главное выражение.

– Я и сама не знаю, Лерочка, – ответила она. – Мне как-то не хотелось, вот и не вышла. Зачем себя понуждать? Мне и Кира говорила, что, мол, надо, да и сама я иногда думала: надо бы хорошего мужчину в дом, тебе было бы легче, ты же у меня с детства обо всем заботилась… Но все равно, как посмотрю на них, даже на самых приличных, – и не могу. Все мне казалось: вот вломится сейчас в нашу с тобой жизнь, все в ней нарушит, все на свой лад переделает. Разве тебе этого хотелось бы?

– Да мне-то, конечно, не хотелось бы, – улыбнулась Лера. – Но разве дело во мне? Ты же все-таки не старая была, и всегда одна.

– Ну и что? – пожала плечами мама. – Я же не слишком темпераментная, Лерочка, ты совсем не в меня – в отца…

– А почему ты с ним разошлась все-таки? – пользуясь случаем, спросила Лера. – Он нашел другую?

– Да никого он не нашел, – махнула рукой Надежда Сергеевна. – То есть, может быть, потом и нашел, он мужчина ох какой был видный. Я же говорю – ты в него внешностью пошла, и походкой тоже. Но ушел он не поэтому. Я и сама не знаю, почему… Он странный был человек, Лера! Нет, не то чтобы психически какой-нибудь не такой, а просто никогда нельзя было понять, чего он хочет, что ему вообще в жизни надо. Для меня семья, дом – это же было самое святое, ради этого всем можно было пожертвовать. А для него совсем по-другому. Все его куда-то тянуло, все ему хотелось что-то новое попробовать, а мы с тобой только мешали – вот он и ушел.