– Здравствуйте. Это я вам вчера звонил, – поспешил объяснить я, улыбаясь. Зачем человека в неловкое положение лишний раз ставить, если планируешь с ним сотрудничать в дальнейшем?

– Альникин, – протянул он мне руку.

– Ивлев, – представился я, – а это товарищ Черкашин.

– Отлично, – пожали они друг другу руки. – Ну, ведите нас, товарищ Черкашин. Сначала в отдел кадров.

Проходную прошли без препятствий, помогло мое удостоверение из Верховного Совета. Моих спутников пропустили как сопровождающих меня лиц. Так что наше появление в отделе кадров было неожиданным. Если с проходной куда и позвонили, о том, что человек из Верховного Совета пришел на завод, то явно лишь директору, и тот нас у себя, скорее всего, ждал. Пришлось подождать, когда личное дело Черкашина найдут в архиве. Но всё так и было задумано, чтобы не успели подчистить…

Пока дело искали, появился и директор. Скорее всего, начальник отдела кадров его велела позвать. Вмешиваться не стал, поздоровался с нами, и присел неподалеку. Никаких вопросов, что мы делаем на его заводе, не задавал – помог наш недавний представительный визит с делегацией по линии Верховного Совета. Он был уверен, что это официальное его продолжение, а я не стал его никак в этом разубеждать.

Мне было интересно, насколько современное трудовое законодательство отличается от того, к которому привык в будущем. Поэтому сидел рядом с юристом и ловил каждое его слово. Он сразу обратил внимание, что в акте о нахождении работника в состоянии алкогольного опьянения все подписи проставлены одной ручкой, а в акте об отказе Черкашина в нём расписаться разными…

А расписываться он в нём не стал, так как вообще не знал, что его составляли. Зато сегодня он изучил оба документа вдоль и поперёк. Его заинтересовали подписи в актах. Помимо уже уволенного мастера Мурзина, в актах расписался бывший начальника цеха, который уже вышел на пенсию, как нам объяснила начальник отдела кадров Стрельникова.

Но больше всего Черкашина потрясла третья подпись. Третьим в обоих актах расписался второй мастер цеха Вдовин, который сейчас стал начальником цеха.

– Михалыч? – недоверчиво поднял на нас глаза Черкашин. – Но почему? Он же нормальный мужик…

– Вы эти документы раньше видели? – сразу заинтересовался этим фактом Альникин.

– Нет, конечно… Я б такого не забыл, – уверенно ответил Черкашин.

– На мой непредвзятый взгляд, – положил два акта рядом юрист перед начальником отдела кадров, – подпись товарища Вдовина в одном из этих документов подделана.

– В каком? – скрестив руки на груди, недобро взглянула на него Стрельникова.

– Может, у него самого спросим? – предложил я, хотя и так ясно было, что в акте об опьянении его подпись сделана той же ручкой и рукой, что и подпись Мурзина.

Дальнейшие разборки, что учинил адвокат, доказали эту мою догадку. Вызванный по приказу директора Вдовин открестился от первого акта с вполне искренним возмущением. Причём припомнил, что акт об отказе Черкашина расписаться в первом акте оформили позднее и он подписал его только потому, что сам видел, что Черкашин психанул и послал Мурзина по матери.

А тот опять разнервничался и вместо того, чтобы дать слово адвокату, начал ругаться, что тут работают одни жулики! Покрывают друг друга… Еле уговорили его с Альникиным помолчать немного.

– Борис Андреевич! Вы хотите продолжить здесь трудиться? – спросил он Черкашина.

– Да видал я этот завод! Ноги моей здесь не будет! – в ярости прокричал он.

– Тихо, тихо… Тогда предлагаю вам исправить статью в приказе об увольнении товарища Черкашина и запись в трудовой, – произнёс Альникин, глядя на директора.