На кожгалантерейке директор встретил меня хмурым взглядом.

– Что, Андрей Дмитриевич, совсем всё плохо с последней партией? – спросил я, поздоровавшись с ним.

– И это тоже… Но есть проблемы посерьезнее. Из ВЦСПС звонили. Сигнал, мол, они получили, что у нас поощряется пьянство на рабочем месте, прогулы и что мы игнорируем сигналы из медвытрезвителя. Проверка будет большая… Документы велели все подготовить по этой теме. Мне что же, теперь задним числом людей наказывать?

– Что вы! Нет, конечно, – поспешно ответил я. – Вы уже людям пообещали амнистию по январским и февральским залётам. Переобуваться сейчас на ходу никак нельзя, авторитет утратите. Надо как-то выкручиваться…

– И что делать?

– Главное, не паниковать. Нас Пролетарский райком просил не поднимать шума и не обличать милицию в связи с их произволом? Просил. Мы их просьбу уважили? Уважили. Значит, пусть сами с ВЦСПС и договариваются. Когда и кто собирается от них приехать?

Филатов продиктовал мне должность и фамилию сотрудника, который сообщил ему сегодня о предстоящей проверке, и я записал себе всё в ежедневник.

– Андрей Дмитриевич, а чьих это рук дело? Как по-вашему? – спросил я. – Как-то слишком быстро до них информация дошла, вам не кажется? Недели ещё не прошло с того собрания… И реакция такая характерная. Правильно ли я понимаю, что к этому может быть причастна одна наша общая знакомая…

– Правильно понимаете… – вздохнул он, взглянув на меня исподлобья. – Дружининой работа! И ежу понятно…

– Решила поднагадить перед уходом? – задумчиво проговорил я. – Понимает, что остаться здесь ей никто не позволит… Ну, вы главное не давайте ей повода позлорадствовать, ходите, как ни в чём не бывало, и улыбайтесь ей приветливо.

Филатов хмыкнул, с интересом взглянув на меня. Ему, похоже, эта идея понравилась.

– Правда, я не удивлюсь, если она вообще не думает о том, что ее могут уволить, – задумчиво сказал он, – она, такое впечатление, полностью уверена, что владычица морская…

– Ну, значит, сюрприз будет для владычицы морской, когда оставим ее у разбитого корыта. А что там с нашим планом? – вспомнил я, зачем приехал.

– Работаем, – ответил он. – Производим изделия из того, что есть… Думаю, план выполним.

– Отлично. А я сегодня в райком заеду, про прощальный привет Дружининой доложу, чтобы они начали действовать, – улыбнулся я. – Что ещё можно было ожидать от этой вздорной бабы?

Филатов тоже усмехнулся мне в ответ и покачал головой.

– Одно радует, – положил он руку на грудь, – что ей никто не даст тут остаться, как вы сказали.

– Сделаем всё, от нас зависящее, – кивнул я и мы попрощались.

По дороге в университет думал, что обнадёжил человека, пообещал, а сам ещё даже не знаю, останемся мы на этой фабрике или нет. Насколько я знаю, Мещеряков ещё так и не обнаружил московского покровителя Серпуховских…

В университете направился сразу к кабинету Гусева. Там у него уже сидели подполковник милиции и некто в гражданке. Гусев представил меня им. Подполковник оказался сотрудником политуправления Московского ГУВД.

– Здравствуйте, здравствуйте, Павел, – бросился ко мне второй посетитель Гусева. – Пономаренко Вячеслав Леонидович. Очень рад познакомиться, наконец. Спасибо, что не прошли тогда мимо меня, когда я умирал в том сугробе!

– А-аа… Это вас машина сбила, – получил подтверждение своим догадкам я.

Блин! И что теперь делать? Брата подводить нельзя. Придётся ломать комедию. Мы с Тимуром договорились, что я его не сдаю, а мое слово твердо. Ну и какие у него будут неприятности, если я проговорюсь, мне лично непонятно. Никогда не учился в военном училище, да еще и таком элитном. Одно точно – порядки там строгие, и за самовольную поездку в Москву его точно накажут. А насколько строго? Кто его знает, лучше не проверять!