Рассуждая о проблеме ревизионизма, мы сталкиваемся с серьезной трудностью. Кто может и должен решать, в чем заключалась суть исходной, оригинальной теории? Очевидно, что монументальный труд гения в течение прошедших сорока лет рос и изменялся, и в процессе этих изменений неизбежно выявлялись противоречия. Необходимо понимать ядро этого труда – его сущность – и отличать его от общей суммы всех составляющих его теорий и гипотез. Но, идя дальше, мы должны спросить: кто должен решать, в чем заключается эта суть? Создатель системы? Это было бы в высшей степени желательным {012} и удобным решением для тех, кто пришел в науку после учителя. Но в большинстве случаев, к сожалению, создатель уже не в состоянии решать. Даже величайший гений есть дитя своего времени и подвержен влиянию его предрассудков и образа мышления. Часто этот гений настолько сильно поглощен борьбой со старыми взглядами или формулированием новых и оригинальных идей, что теряет представление об истинной сути, составляющей ядро его учения. В отличие от своих последователей автор может считать некоторые детали необходимыми для перехода к новым знаниям и очень важными, из чего следует, что он не нуждается во вспомогательных конструкциях.

Кто еще может принять решение о сути системы? Власть? Это слово, вероятно, странно звучит в связи с научными открытиями. Но тем не менее употребление этого слова здесь вполне оправданно. Наука часто насаждается учреждениями и бюрократами, которые определяют расходование денежных средств, первоочередность тех или иных исследований и так далее, и именно эти структуры и личности на самом деле обладают правом окончательного решения относительно направления развития науки. Конечно, так бывает далеко не всегда. Но это, несомненно, касается психоаналитического «движения». Не обсуждая, почему это так, я могу сказать, что психоаналитическая бюрократия попыталась определить, какие теории и психотерапевтические практики заслуживают наименования «психоаналитических», и я не думаю, что этот выбор был успешным с научной точки зрения, что вовсе неудивительно. Научная бюрократия, как и все прочие бюрократии, очень скоро усваивает привычку к власти, положению, престижу, а следовательно, контролируя теорию, они получают возможность манипулировать людьми.