– Мой муж вышел прогуляться, – сказала Руся, почтя не вслушиваясь в эту бессмысленную трескотню.

– Надолго?

– Не знаю, очевидно, на весь день.

Гость воровато подвинулся к ней.

– Тогда – может быть... надеюсь, вы без предрассудков? Мы, русские, должны как можно ближе быть друг к другу... Соборность, ведь это не пустой звук для нас, да?

И он положил на ее пышную грудь свою немытую руку.

Русе на секунду стало страшно – вдруг он ее изнасилует на глазах беспомощного Инсанахорова? Но, ощутив свои бицепсы, трицепсы, переведя взгляд на дряблое похотливое лицо посетителя, она презрительно расхохоталась.

От громовых раскатов этого хохота незваного гостя как ветром вымело. Руся даже больно ударила ногу, когда давала ему пинка, и он, распластавшись, как жаба, летел по коридору, как поверженный конькобежец. Пока не шандарахнулся головой о кадку с пальмой, столь чуждо глядевшейся в этих северных широтах. После чего пустился наутек с криком: «А мы зато в Расее живем, и нам всякий эмигрантишка не указ!»

– Вот, – с горечью промолвила она, запирая двери и обращаясь к подушке, за которой скрывался Инсанахоров. – Не выдержали испытания свободой эти либеральные господа, окончательно лишились последних остатков своего слабого разума! Иной и говорит складно, а прогрессист он или ретроград – неважно, ибо в душе такой же говнюк, как этот господин.

Из-за подушки раздался какой-то писк. Руся наклонилась, вслушалась и различила:

– Это – КГБ, КГБ!.. Все кругом – КГБ. И постмодернизм – выдумка КГБ! Их нужно побивать, всех этих циников, острящих по поводу духовного пастырства...

Она не стала спорить с мужем. Ее гораздо больше интересовал он, чем КГБ, постмодернизм или же все эти последовательно обосравшиеся поколения. Она села подле него, снова взяла «Беспредел». Но он закрыл глаза и лежал неподвижно, голенастый, большеголовый, завернувшийся в носовой платок. Руся взглянула на него, и внезапный страх защемил ей сердце.

– Андроша... – начала она.

Он встрепенулся:

– А? Что? Дядя Юкка приехал?

– Нет еще... но, может быть, ты хочешь что-нибудь покушать? Куриного бульончика, йогуртика или яичечко?

– Не сюсюкай со мной, как с младенцем, – пропищал он. – Я, пожалуй, выпью треть стаканчика подогретого пива, чтобы забыться сном, и поем немного шведского сухого хлеба. А вечером, если хочешь, пойдем в театр, если сегодня опять будут давать «Накануне». Разбередил меня, по совести сказать, твой рассказ об этом произведении.

Прошло два часа. Угостившись пивом, Инсанахоров все лежал на диване, но заснуть не мог, хотя не открывал глаз. Руся не отходила от него; она уронила газету на колени и не шевелилась.

– Отчего ты не спишь? – спросила она его наконец.

– Я думал, что ты спишь, и мы тогда не услышим дядю Юкку. Разбуди меня тотчас, как он придет. Если он скажет, что все готово, мы тут же садимся в поезд.

– Поезд будет вечером, – отозвалась Руся.

– Что этот негодяй болтал про муку, пироги и кровь? – бормотнул Инсанахоров, засыпая. – Неужели нравственность так низко упала на родине, пока меня там не было? Надо, надо скорее ехать туда. Терять времени нельзя. В Москву! В Москву!

Он заснул, и тихо стало в комнате. Руся прислонилась головою к спинке кресла, долго глядела в окно. Погода испортилась: ветер поднялся, завьюжило, запуржило. Большие брюхатые черные тучи неслись по небу, прохожие подняли воротники, золотой шар раскачивался в отдалении, того и гляди сорвется, лопнет, рассыплется стеклянными брызгами, ударит кого-нибудь по голове. Руся закрыла глаза. Она дурно спала всю ночь; понемногу и она заснула.