– «Я помню вальса звук прэлэстный…» ля-ля-ля, уа-уа-а… – это она, Станислава Людвиговна, поёт.

Вновь обретённая клизма в руке. На сильную долю каждого такта певица энергично стискивает её пальцами.

Взбухшие синие жилки, старческие веснушки, гладкое обручальное кольцо – по-вдовьи на левой руке. А когда-то хороша была собой, от поклонников отбоя не было. «Онегин, я тогда моложе и лучше…» качеством была!

Порыжелая от времени резиновая груша (ей тоже сто лет в обед, такие и не продают уже) тычется носиком в толстый слой инея, выпускает горячую воду.

Присвистывая зубным протезом, Станислава Людвиговна выводит самозабвенно:

– «Я встретил вас, и всё-о-о былое…»

В очередной раз крепко сжатая клизма „пукает“ воздухом: в ней кончилась вода.

– Хо-хо! Аккомпанемент!.. – смеётся Людвиговна слегка поскрипывающим контральто, суёт смятую грушу в миску с кипятком.

Над миской – лёгкий парок. Наполняясь водой, груша раздувается. И всё по новой:

– «И то же в вас оча-а-арованье, и та-а-а ж в душе моей любовь»…

Вдруг – пауза. Тревога. Негодование.

– Пу-ух, ах, чтоб тебя! Спасу нет, что ж за кот такой!.. Старый ты дурень, опять лужу мне тут устроил!

Сбежал. Скрылся. За диваном спрятался!

Лужа вытерта. Людвиговна возвращается к холодильнику. Давно бы надо домой приобрести новый, а тот, что дома, – сюда перевезти. Надо бы, но… Игорь сказал: «будут деньги, мать, лучше насос вам новый куплю, этот сдохнет скоро». Пока же у него денег нет. А у Станиславы Людвиговны тем более никогда столько не было. Прослужила всю жизнь медработником в городской железнодорожной больнице и уж давным-давно на пенсии. А какая у медиков пенсия – и говорить нечего.

Здесь, в деревне, они с Николкой обычно проводят лето, а осенью, ближе к холодам, Игорь отвозит их в город, поэтому живности в ограде никакой – ни кроликов, как у соседей, ни гусей, ни кур, лишь старый ленивый котяра Пух – его, ветерана, каждое лето привозят из города с собой.

Нынче они с Николкой ждут гостей. Приедет на месяц дальний родственник, троюродный внучатый племянник Станиславы Людвиговны. Взрослый уже юноша, старшеклассник. Время летит! Вроде недавно телеграмму присылали: мальчик у них там, на Урале, родился, первенец, Германом назвали.

Приедет – и хорошо. Всё Николке компания, а то парень в деревне скучает: друзья-приятели по обществу инвалидов далеко, а с деревенской молодежью как-то с давних пор не заладилось. Дурачком его считают, «недоделанным», подтрунивают, а тому обидно…

Всё авария эта! Всю жизнь поломала… Нынче бы уж студентом был, в институте или ещё где. В консерватории, например. Игорь-то не пошёл после школы на музыканта учиться: немодно это было, поступил в технический вуз, хотя способный был к музыке… У них вся семья музыкальная. Волжские они, оттуда родом, а на Волге всегда пели! Это здесь, в деревнях, не поют совсем – то ли климат не тот, то ли народ иной, а скорее всего, время нынче другое. Радио включил – и всё песни…

Закончив с холодильником, Людвиговна возвращается в комнату, отовсюду смахивает невидимую пыль полотенцем, поправляет засунутую меж стёкол фотографию (любительская, незадолго до беды Игорь ребят на школьном дворе снимал). Николка – новоиспечённый второклассник; смешной, белобрысый, улыбчивый, в круглых очочках с залепленным лейкопластырем левым глазом: косил немного, исправляли, упражнения делали. Станислава Людвиговна следила строго, чтоб не забывал.

А какой был умненький мальчик! Учился на одни пятёрки и в музыкальной школе успехи делал… Только с физкультурой не очень ладил. Так и вышло: ребята стайкой дорогу перед машиной перебежали, а Николка за ними, да поотстал. И – под колёса. В одночасье всё рухнуло.