– Вовсе нет, насколько я могу судить, весь смысл в точном исполнении приказов военачальников. Есть же в истории войны вовсе без кровопролитий.

– Нет! Нет.

– Есть, женщина, есть. Историю читать пробовала? Нет, ты хоть читать-то умеешь?

– Да.

– Я напишу тебе на стене краткую молитву – будешь читать её каждый день и исцелишься.

– Зачем мне это? Чтоб… я не понимаю. Не понимаю смысла… Зачем всё это?

– Я же говорил: чтобы ты исцелилась.

– Я больна?

– Да, я говорил об этом уже.

– А чем я больна?

– Я и об этом уже говорил. У тебя плохая память?

– Ты… не можешь ли просто… сдохнуть?

Брайан опешил, но затем сам подумал, что нечему тут удивляться и ответил:

– Я бы рад, поверь. После смерти, меня-то, ждёт действительно лучшее существование. Господь примет меня в свои объятия – блаженство. Но причинять боль своим близким я не намерен. Пусть это делает Господь – наш Отец, Создатель и Хозяин.

– Заткнись и уходи тогда. Я всё равно не понимаю, о какой боли ты толкуешь и ни слова о твоём «Господе»…

– Разве тебе не было больно, когда умерла Игрейна Третья? Она же была твоей кузиной, нет?

– Я знала её. Это я должна была охранять её. И мне не было больно. Эскорты не чувствуют боли.

– Про то, что вы не чувствуете физической боли я слышал. А душевной? Что, тоже нет?

– Душа, душа… уходи.

– Я ещё не решил ничего.

И Брайан снова открыл книгу.

В следующий раз он пришёл с новостями. Но:

– Опять будешь болтать – загрызу, – сказала ему женщина, пока за ним закрывалась дверь.

– Тогда ты обо всём узнаешь самая последняя.

– Так тому и быть, – пожала плечами эскортесс.

– Отлично, тогда я буду молиться вместо тебя.

И раскрыл молитвенник.

Несколько дней он беспрерывно, по многу свечей, молился за её душу. Сомнение никуда не ушло. Как только он начинал думать, что эскортесс отличается от животного, она снова начинала орать и выть или смотрела таким пустым взглядом, что хотелось всё бросить и покинуть это место навсегда. Её взгляд действительно чаще всего был бездушным и ничего не выражающим. Именно этот взгляд и не давал ему избавиться от ощущения, что у этой женщины нет души, разум же склонялся к тому, что душа обязана быть. Оценивая свои метания будто со стороны, Брайан критиковал себя нещадно, и, внимая голосу совести, продолжал делать то, что должен – молиться.

Что касается её личности, то Роджер был прав только в одном – она не показывала развитого интеллекта. Память её удерживала далеко не всё. Она вовсе не вела себя как соблазнительница, не вела себя и резко неадекватно ситуации. Сознание её было слегка смазано, будто бы она всё время находилась в состоянии опьянения или в сильной болезни. Но так только казалось, потому что она всегда понимала, где находится и что происходит. Это состояние, с точки зрения Брайана, не объяснялось ни голодом, ни какой-либо хворью. Временами женщина прилагала все силы, чтобы вырваться, а затем целыми днями прибывала в полной апатии. Длительность активного и пассивного периодов была неравна, и переход иной раз случался очень резко.

В один такой день Брайан как всегда читал Священные Тексты, сидя на холодном полу возле двери, а ей достаточно отпустили цепь, чтобы она могла лежать подле своей стены – противоположной. Это был, казалось, один из тех дней, когда она только и делает, что дремлет и постанывает. Закончив с молитвами и чтениями, Брайан встал. Но за вздох до того, как он крикнул, чтобы отпирали, он, неловко пошатнувшись, оказался прямо в зубах эскортесс – она так быстро метнулась в его сторону, что он едва увидел это. Она прыгнула головой вперёд и достала до его груди зубами. Ей попался крест, так что она вцепилась в руку и прокусила ладонь насквозь.