Будем считать это чистым совпадением…

Но была ли эта таинственная ночь действительно началом кругосветного путешествия, стартом отъезда Рериха из России? Все-таки отъезд в Сердоболь не был Рубиконом. Это лишь начало небольшой поездки «на новогодние праздники», которая благополучно завершается уже 4 января. Зачем же было предпринято это метание в темноте и холоде? В первую неделю нового года мы застаем Рериха уже вернувшимся в Петроград и участвующим в заседании хозяйственной комиссии Императорского общества поощрения художеств[137]. Да и не мог он уехать из Петрограда надолго – готовилась его персональная выставка. И было много неясностей с местом ее проведения, сроки то удалялись, то приближались. Бросать это дело без присмотра было нельзя, ведь это было очень почетное событие. Его американский биограф и современница Нина Селиванова сообщала: «В 1916 году была также предложена мемориальная выставка всех работ художника, включающая несколько тысяч полотен. Для этого был образован большой комитет, председателем которого был граф П. У. Сюзор, президент общества архитекторов, и в котором участвовали Леонид Андреев, Максим Горький, Александр Бенуа, С. П. Яремич, А. В. Щусев, В. А. Щуко, И. А. Фомин, С. К. Маковский, Сергей Эрнст, С. А. Кусевицкий, А. В. Руманов, барон Икскул фон Гильдебрандт и многие другие видные деятели художественного и литературного мира. Но этой выставке не суждено было состояться. Никаких достаточно больших помещений найти не удалось, и поэтому было решено отложить ее…»[138] Однако дружественное общество «Мир искусства» пришло на помощь и предложило отвести под сорок картин Рериха отдельный зал на своей выставке. Так что конец февраля стал для художника временем неизбежного пребывания в Петрограде и приятных хлопот. Семнадцатого февраля он уже занимается развеской, о чем пишет своему биографу Иванову: «Сегодня вешал картины. Писать легче, а вешать трудно. Приходите!»[139]

Уже через два дня, 19 февраля, в Художественном бюро Н. Е. Добычиной на Марсовом поле состоялся и вернисаж выставки художников «Мира искусства», где отдельная комната была отведена Рериху. «Несмотря на столь смутные времена, выставка имела для Рериха огромный успех как в художественном, так и в финансовом отношении, так как проданные там картины составили 90 000 рублей»[140], – сообщает в 1923 году Селиванова, без сомнения, со слов своего главного героя.

Но не забываем, что это уже февраль 1917 года! Ах, как зря «мирискусники» выбрали для экспозиции Марсово поле… Неожиданно их холодные эскапистские полотна оказались в самом центре горячего восстания.

«Выставка открылась 19 февраля и продолжалась под ружейным огнем с Марсова поля, через переживание всех ужасов и тревог кулачной революции, когда царь был свергнут»[141], – продолжает свой рассказ Селиванова.

Но в центре боев оказалась не только выставка, но и само жилище художника. «Квартира Рериха находилась в доме Общества поощрения художеств в России и находилась рядом с Государственным советом, Министерством сельского хозяйства, гостиницей “Астория” и германским посольством, то есть в районе, где стрельба была наиболее ожесточенной. Школа была заполнена солдатами, которые поселились там, ели и спали, но вели себя очень прилично, не было никаких эксцессов, никаких пожаров и грабежей. Даже первое собрание учеников, которое, по мнению многих учителей, должно было быть враждебным личному составу и на которое Рерих пошел, несмотря на предупреждения, закончилось громкими овациями»