Бросив подсумок с пистолями на кровать, я улегся рядом и уставился в потолок. Скрипнула дверь, внутрь проскользнул Хорхе. Он запалил светильник и сиплым шепотом спросил:

– Насколько все плохо?

– Прямо сейчас убивать нас не придут, если ты об этом.

Кован нервно хохотнул и уселся на тюфяк.

– Это радует, магистр. Ребята там подобрались тертые.

Я кивнул. Лиловые жандармы своего не упустят. Понять бы еще, с какой стати их натравили на чернокнижника. Задействовать лиловых в такой ситуации – все равно что палить из пушки по воробьям. Дорого и неэффективно. Кабинет бдительности занимается крамолой и вражескими соглядатаями, а никак не приспешниками князей запределья. Между тем Рихард со своими людьми в окрестностях Стожьена явно околачивается не первый день, а значит, дело серьезней некуда. И еще это пожелание держать язык за зубами…

Меня передернуло.

– О чем думаете, магистр? – спросил Хорхе.

– Стоило дождаться почтовой кареты, – сказал я, не став делиться своими догадками.

Знать бы еще, удалось убедить Рихарда в случайном совпадении или до сих пор так и нахожусь под подозрением. Вот уж вопрос так вопрос! Люди, перешедшие дорогу Кабинету бдительности, имели обыкновение растворяться в воздухе. Бесследно.

В дверь постучали, когда на улице сгустились сумерки. Хорхе уселся на тюфяке, потянулся за ножом.

– Брось! – приказал я. – Отопри, и без фокусов.

В коридоре стоял давешний бретер.

– Сеньор капитан приглашает отужинать с ним.

– Сейчас буду, – пообещал я, стянул свитер и заменил его на вычищенный камзол.

Начал повязывать шейный платок, и Хорхе напомнил:

– Пистоли, магистр!

– Не думаю, что в них возникнет нужда, – отмахнулся я и отправился на ужин.

К моему немалому удивлению, меня ждали не в общей зале, а на втором этаже. Бретер проводил до лестницы, а сам остался внизу.

Стол накрыли прямо в холле. На дальнем его конце расположились два незнакомых господина средних лет, невзрачных и неприметных, которые склонились над картой и выверяли что-то на ней с помощью линеек и циркуля. Рихард Колингерт с мрачным видом стоял у окна и смотрел на улицу, Вильгельм скучал в одиночестве, а Лаура вполголоса беседовала с рослым монахом в черной с темно-красной окантовкой рясе.

Ловчий ордена Герхарда-чудотворца!

Вот это уже больше похоже на охоту за чернокнижником! Пусть черно-красные и пользовались наибольшим влиянием в Майнрихте, где без устали выжигали ползшую с юга ересь мессианства, но и в империи они пользовались репутацией искусных охотников на ведьм. От местных епископов братья не зависели, на долю в имуществе осужденных не претендовали, и потому, как мне доводилось слышать, судебные разбирательства проводились настолько объективно, насколько это вообще возможно, когда речь заходит о темной волшбе.

Я встал на верхней ступеньке, разглядывая монаха. Был тот не слишком высоким, зато кряжистым и крепко сбитым. Ряса не скрывала мощного сложения, а лицо, хоть и выглядело хмурым и неулыбчивым, отличалось правильными чертами и некоей даже одухотворенностью. Безупречную симметрию нарушали слегка искривленный кончик носа да тонкий шрам, рассекавший нижнюю губу и терявшийся в курчавой русой бородке.

Ситуация запуталась окончательно. Что связывает колдунью из истинных, ловчего ордена Герхарда-чудотворца и капитана лиловых жандармов? Как они оказались в одной упряжке? Что такого натворил приконченный мной чернокнижник, если на его поиски бросили столь разношерстную компанию?

И тут откуда-то сбоку прозвучало громогласное:

– Проходите, магистр! Не стойте, будто дальний родственник на княжеском пиру!