Он просто приходил куда угодно – и БРАЛ СВОЕ.
Глава 2
Один на миллион
Из тысячи человек мне, возможно, нужен только один…
Господа нацболы
Народ подобрался реальный.
Блестящие «господа революционеры» Прилепин, Голубович, Елькин сидели у костра и педантично разносили только что вышедший фильм. Карену Шахназарову, наверное, не раз икнулось за его «Всадника по имени Смерть», снятого по мотивам повести Бориса Савинкова «Конь бледный»…
«И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри.
И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечем и голодом, и мором и зверями земными».
Откровение святого Иоанна Богослова
Мой любимый Дуче ляпнул недавно:
– Я иногда жалею, что у нас нет царя. Не в кого, понимаешь, бомбу метнуть!..
Современные профессиональные революционеры не могли видеть, как опошляется высокая трагедия русского террора…
– Да что там, наивная агитка, госзаказ на антитеррористическую пропаганду, – брезгливо отмахивались они. – Ну не в наше время так топорно лажать, не во времена изощренного пиара и тонких манипуляций сознанием масс.
– Да ему просто таланта не хватило.
– А еще – ума и вкуса. Не по зубам эта тема господину.
– Но с героями Савинкова он поступил непростительно. Он их опошлил. Революционеров превратил в марионеток.
– Как вообще можно высмеять террор? Террор всегда трагичен. Русский террор – с нашими метафизическими исканиями и метаниями – трагичен вдвойне. В фильме же трагедия становится фарсом. Сделали из великого смешное…
– Ну, на Иване Каляеве даже он споткнулся. Такого героя как ни опошляй…
– Самое непростительное, что сделал Шахназаров, – превратил искренность в откровенную фальшивку. Можно сколько угодно рассуждать о моральном аспекте терроризма, но уж кто-кто, а эсеры шли на смерть и на смертный грех, потому что были честны. Именно честность и честь не позволяли им поступить иначе. А вот Шахназарову эти понятия неведомы. Да и ни к чему они придворному слуге…
А «Лимонка» по поводу фильма разродилась японской эпитафией «На смерть Шахназарова»:
– Ох, господа революционеры… – Я слушала их молча, как всегда, среди умных оставаясь самой красивой… – Вам с вашего эшафота виднее…
Маленький прилепинский сын пытался забросить бумажку в костер, но ветер сносил ее обратно. Что-то убийственно знакомое напоминала мне эта упорная и бессмысленная борьба.
– Глеб, посмотри, откуда ветер дует. Если зайти с другой стороны, бумажка – вот так – полетит сама…
Надо же, оказывается, я до сих пор ношу перчатки, в которых грелась тогда у костра в последнюю холодную майскую ночь. Я прожгла одну, неосторожно схватилась за горячую ветку. Так с оплавленной дырой на ладони и хожу. Как с напоминанием, что надо быть особенно осторожной именно тогда, когда все кажется абсолютно невинным. И держаться подальше от огня…
Куда там, без толку напоминать. На этом же самом месте на руке мне уже давно поставил шрам другой мужчина. Дуче, кстати, сволочь, и поставил… А, что? Нет, это я о своем… А оплавленная перчатка – единственное материальное подтверждение того, что все, что было дальше, действительно было…
Пацаны
Пацаны подрались из-за автомата.
Очаровательный прилепинский мальчишка лет пяти носился со своей игрушкой вокруг нашего пикника над обрывом. Взрослые без обиняков тоже были зачислены им в разряд игрушек. И когда один из них, большой незнакомый дядька, вдруг ухватился за его автомат, резвый пацаненок принялся самым отчаянным образом с этим дядькой бороться. Ласковый ребенок, видимо, привык играть со старшими и абсолютно вольно барахтался в руках незнакомца.