Ещё в тот день я понял, зачем я принимаю те странные таблетки. У меня и правда проблемы с головой – я ненормальный. И, чтобы больше не впадать в ярость и быть обычным ребенком, я обязан пить их постоянно.

…Мне одиннадцать.

Прошло уже три года после того случая, но я чувствовал, отец меня до сих пор боится: каким-то неведомым образом я ощущал его затаенные страх и злобу. С той вспышки я всегда вовремя принимал лекарство и старался быть примерным ребенком. Всё так же учился в школе, шлялся по дворам, но приходил вовремя, помогал матери и не злил его.

Однако в тот момент разозлил он меня.

У одного из моих друзей был день рождения, мы весь день вместо школы и гулянок просидели у него: играли в игры на приставке, в итоге у меня даже заболели глаза и накатила сильная тошнота. Поэтому я пошел к себе домой. И застал картину, как обдолбанный отец – год назад он стал употреблять какую-то дрянь в ярко-синих капсулах, и теперь практически каждый вечер он так «расслаблялся» – избивал мою мать. С чувством, с радостью на лице. До этого подобное никогда не происходило на моих глазах, а мама объясняла свои новые синяки разными причинами. И я верил. Точнее, старался ей верить.

Хоть я исправно и принимал таблетки каждый день по часам, злость в тот момент снова волной прокатилась по телу, а красная пелена ярости охватила разум, лишая рассудка…

Легко, словно здоровый мужик ничего не весил, я оторвал его от испуганной, залитой слезами матери и отбросил к стене… Но я не отправился избивать отца, нет, я упал на колени и старался утешить маму, защитить её, будто тощее тело ребенка могло укрыть эту несчастную женщину от всего мира. Я даже зарычал на ублюдка, когда он что-то сказал мне, как какое-то животное…

Но вместо благодарности в глазах матери я почему-то увидел испуг. Да, она боялась не ненормального отца, который избивал её до синевы, а меня, что хотел её спасти и помочь… И она меня оттолкнула…

Непонимание и растерянность. Обида и боль. Вот что я ощутил в тот день. Мама хоть потом и извинялась, говорила, что не боится меня и любит, но те ощущения, её испуганный взгляд, когда она смотрела на меня, я тоже навсегда запомнил. А ещё я помню то, что мои руки тогда выглядели крупнее, а кожа была странного цвета…

Из того дня я вынес очередной урок – я должен научиться контролировать себя. Во что бы то ни стало.

…Мне примерно четырнадцать.

Пусть я и узнал, что родители не мои родные, однако других я не знал. Отец смог найти в себе силы и перебороть зависимость, стал нормально относиться ко мне и матери, больше зарабатывать, мы даже переехали в район посолиднее, что означало только то, что наркотики тут «поэлитнее» и покачественнее, а бедняков немного меньше.

Казалось, жизнь налаживается.

Мне даже понравилось учиться, пусть шансов поступить в академию, если только не военную, у меня не было: для этого моим родителям нужно было бы зарабатывать в десятки раз больше, но тогда я ещё лелеял надежду, что смогу сам заработать на обучение, вырваться из клоаки бедных районов и вытащить из неё родителей. И я никогда не стану, как большинство остальных здешних жителей – наркоманом, бедняком или бандитом. Или всем вместе взятым.

Я отчетливо помню ту яркую мечту о том, как я получаю приличное образование, престижную работу и переезжаю в те огромные небоскребы в элитных районах, перевожу туда и отца с матерью, которым больше не надо работать по двенадцать-четырнадцать часов.

Странно. Почему я до сих пор помню об этом?

…Мне шестнадцать.

Родители наконец-то рассказали всю правду о таблетках: зачем мне их давали, и для чего они были нужны. Я оказался не таким, как родители. И, чтобы сдержать в детстве и юношестве, когда, если простым языком, психика ребенка только формируется, рвущуюся наружу ярость, свойственную всем высшим, мне давали специальное успокоительное, рецепт на который смогла как-то сразу после моего рождения достать моя мать. Так же я узнал, что всё это время она присылала им денег для меня и не только на лекарства. Радовался ли я, что у меня есть родная мать, она жива и даже как-то заботилась обо мне? Нет. Я даже не спросил, как её зовут. Она была для меня чужой. Желание встретиться с ней и поговорить, выяснить, зачем она меня оставила незнакомым демонам тоже не возникло. Осознание, что я высший, тоже не сильно обрадовало меня. Я был довольно смышленым пацаном и понимал, что неспроста меня так тщательно и ото всех прятали: были на то крайне веские причины. Та, что родила, ведь не бросила меня посреди улицы, давала родителям деньги, озаботилась найти лекарство, скорее всего, подкупила врача, а это значит – хотела сберечь. Да и ходили слушки, что высшие от своих ублюдков всегда избавляются. Любыми способами и так, чтобы не осталось от них следа. Отсюда я сделал закономерный вывод, что я незаконнорожденный, и если раскроется моя тайна – меня убьют. А мне жить хотелось.