– Что ж ты молчал! Мимо таких ощущений нельзя проходить спокойно. Пауки отгоняют нас от своих владений, это очевидно. Но чем? Ты какую аппаратуру с собой брал?

– Звукозапись, – сказал Костров и стукнул себя по лбу. – Тьфу, совсем выбило из головы! Я же включил ЗЗУ на инфразвук. – Он встал, нырнул в темноту к палатке и через несколько минут вернулся с прибором.

– Удивляюсь, как я его не поломал, когда падал. Сейчас посмотрим беднягу.

Проверив настройку, он включил прибор на воспроизведение. Некоторое время из динамика доносилось только шуршание фона, потом раздался длинный вздох и долгое, постепенно затухающее, пульсирующее гудение.

– Частота? – встрепенулся Гаспарян.

– Восемь герц, – посмотрел на шкалу Костров. – Мощность десять децибел.

Гаспарян медленно встал с пня.

– Что?! Восемь герц?!

– Фликер! – хмыкнул Рузаев. – Инфразвук с частотой семь-восемь герц – это фликер. Будь частота равной трем герцам, а мощность в полтора раза больше, ты, Иван, уже не встал бы. Три герца – это биоритм смерти.

– Значит, восемь… – глухо повторил Гаспарян. – Однако это уже не игрушки… Твои галлюцинации тоже, вероятно, следствие излучения. Вот так паучки! Придется вызвать тревожную группу Центра, пока не случилось беды.

– Подождем Ивашуру, – сказал Костров и виновато посмотрел на руководителя группы. – Он же обещал приехать завтра?

– Обещал. – Гаспарян не заметил оговорки Ивана, выражавшей недоверие к нему как к руководителю. – Давайте ложиться спать, владыки мира. Отдых наш кончается. Утром перетащим лагерь подальше от болота, я видел паутины уже в деревне. И займемся систематизацией данных…

Они полюбовались мягким голубоватым сиянием над лесом, где пауки соткали свое «государство», и улеглись спать. Спали, однако, недолго. Ночью всех разбудил сильный грохот.

Они выскочили в трусах из палатки, спросонья не зная, за что хвататься и куда бежать. Но в темноте ничего не было видно, даже сияния над лесом. Только со стороны деревни доносился удаляющийся грохот, словно по лесу неслась дьявольская кавалерия, круша деревья и сшибая недругов с седел, да мелко вздрагивала земля. Вскоре грохот утих, в последний раз громыхнуло, и в лес вернулась первозданная тишина, сквозь которую послышалось нарастающее журчание воды.

Они стояли и всматривались во мрак, пока не продрогли.

– Сходим? – предложил Костров, хотя желания идти вслепую, в ночном мраке, неизвестно куда у него не было. Как и у остальных.

– Утром, – принял мудрое решение Гаспарян. – Ни черта мы сейчас не увидим, даже с фонарями. Залезайте обратно, не хватало, чтобы мы схватили простуду.

Рузаев без слов залез в спальный мешок и тут же, судя по дыханию, уснул. Костров долго прислушивался к вою ветра и задремал только через час. Гаспарян уснул последним. Он еще два раза вылезал из палатки с ружьем и смотрел на притихший лес, вслушивался в ночные шорохи, сняв на всякий случай ружье с предохранителя…

Утром стала известна причина ночного переполоха.

От просеки с пауками через лес, дорогу и деревню проходил громадный рваный ров! По пути он задел две крайних избы и разметал их на бревнышки, а дойдя до Пожны, остановился, и речка, изменив русло, теперь почти вся текла по этому рву в лес, к болоту.

Они молча стояли на метровом валу вывороченного дерна и разглядывали обмелевшую ниже по течению Пожну. По дну рва бежал уже посветлевший поток воды, направленный чьей-то волей к скоплению паутин.

– М-да, – сказал Гаспарян, теребя выбритый подбородок. Когда он умудрился побриться – никому ведомо не было. – Кто-нибудь может мне сказать, что это такое?