Артем набрал Серегин номер – тоже короткий домашний, мобильный он наизусть не знал. Трубку взяла мать друга.

– Вера Михайловна! – закричал Артем. – Сергей дома?!

– Тише, Артемка, ты чего? – удивилась Серегина мама. – Сережа уже спать лег…

– А он точно дома?

– Конечно точно. А что случилось?

– Нет, ничего. Извините, – сказал Артем и повесил трубку. С его души свалился не камень даже, а целая гора. Он крикнул в сторону комнаты, куда ушла с родителями Ирина: – До свидания! Я пошел.

Он уже выходил на лестничную клетку, когда его догнала Ира.

– Давай, выкладывай! – зашептала она.

– Ир, давай потом, – поморщился Артем. Внезапно он почувствовал себя безумно уставшим.

– Расскажешь, точно? – не стала настаивать Ира, поняв, видимо, его состояние. Он кивнул:

– Расскажу.

Ира повернулась было, но вновь посмотрела на него:

– А ты правда меня спас?..

– Ну-у… – замялся Артем и почувствовал, что краснеет. Ира вдруг привстала на цыпочки, чмокнула его в щеку и шмыгнула за дверь.

Дома Артема ждали. Мама и бабушка стояли в прихожей, сложив на груди руки. Казалось, они дожидались команды рефери «бокс!», чтобы ринуться в бой.

– Вот, погляди, Люся, в библиотеке он был! – всплеснула руками бабушка. Поединок начался.

Впрочем, тут же и закончился. Полным поражением Артема. Нокаутом. Потому что, переступив порог родной квартиры, он понял, что все наконец позади. Что-то рухнуло внутри, открывая неведомые шлюзы, на душе стало легко-легко, горло забилось сладкой горечью, в глазах защипало, и… Артем разрыдался.

Женщины сразу забегали, запричитали, закудахтали. Бабушка стянула с внука драную куртку, мама прижала сына к себе и стала ерошить его волосы, приговаривая что-то ласково-нежное. Артем заплакал еще сильнее. Слезы текли неостановимым ручьем, плечи прыгали, рыдания спазмами перехватили горло, так что трудно стало дышать.

– Уложи его скорей, Люсенька! – отбросив на пол куртку, засуетилась бабушка и помчалась на кухню.

Мама провела Артема в комнату, и он лег на диван. Рыдания перешли в частые всхлипы, стало чуточку легче. Примчалась бабушка, неся маленькую бутылочку и кружку.

– Что это? – спросила мама.

– Пустырник, – тоном знатока сказала бабушка и стала капать из бутылочки в кружку. – Успокаивающее. Пусть выпьет.

– Он же на спирту! – всплеснула руками мама.

– Парню пятнадцать лет, а не пять! – возмутилась бабушка. – И я ж ему не весь пузырек даю. Десять капель на сто грамм воды. – Она приподняла одной рукой голову Артема, а другой поднесла к губам кружку.

– Я с-сам,– всхлипнул Артем, отвел бабушкину руку, сел и взял кружку.

Когда же вновь опускал на подушку голову, он уже спал.

Приснилось Артему почему-то Лазаревское – поселок в Краснодарском крае у Черного моря, куда они ездили с мамой, когда он перешел в четвертый класс. Запомнилось ему с той поездки мало что – разумеется, само море, очень жаркое солнце, веселые, умные дельфины в дельфинарии, а еще большой, ленивый черный кот, живущий у хозяев коттеджа, где они останавливались. Насколько его запомнил Артем, тот все время лежал, растянувшись на солнышке, снисходительно поглядывая на проходящих мимо него людей равнодушным взглядом удивительно ярких желтых глаз.

Сейчас, прочитав уже «Мастера и Маргариту» Булгакова, Артем бы сравнил его с котом Бегемотом. Как раз в таком образе этот лениво развалившийся на солнце черный кот ему теперь и приснился – во всяком случае, тот умел разговаривать. И, высокомерно-презрительно цедя и растягивая слова, сказал Артему – не тому робкому четырехкласснику, а ему нынешнему, правда, одетому почему-то в те самые детские синие шортики и обутому в растоптанные сандалики: