Когда Лиза с билетом в руке снова обернулась к окну, питерский поезд уже подошел, из открытых дверей стали выходить пассажиры. Она поискала Игоря глазами. Вот он заглядывает в окошко, машет кому-то рукой. Из вагона вышла девушка, и Лиза сразу поняла, это ее встречает Игорь. Поняла за мгновение до того, как увидела: он широко раскинул руки, а девушка, завизжав, бросилась навстречу, подпрыгнула и повисла на нем, обхватив и руками, и ногами, и он закружил ее. Девушка была совсем молоденькая, девчонка, лет шестнадцать-семнадцать, ну восемнадцать от силы. Джинсики с дырами на коленях, («не холодно же ей»), ярко-розовая курточка, рюкзачок за спиной, личико мелкое, только глаза большие, цвет не разглядеть, рыжие лохматые патлы во все стороны. Не фотомодель. Он прижимал ее к себе, а она целовала его куда придется, в лоб, в нос, в бороду. Он смеялся.

Он смотрел на эту девчонку так радостно, будто держал в руках великое сокровище. Смотрел с любовью. Издалека было видно, что это любовь. На Лизу он так никогда не смотрел.

А потом они ушли с платформы. Ушли обнявшись, тесно прижавшись, поглощенные друг другом, светящиеся счастьем.

А Лиза осталась стоять за стеклом. Замороженная. Одна. В темноте.

Только где-то далеко, за гранью вселенной, звучали шаги уходившей судьбы: «Та-та-та-та-а-ам…»

Лиза лежала на шезлонге, закрыв глаза. Сквозь веки и темные очки все равно чувствовался горячий ослепительный свет. Шум прибоя, далекие крики чаек, легкий бриз щекотал разогретую кожу. За окном хлопьями падал снег. Окно в Комнате Солнца было огромное, во всю стену. Казалось, можно встать на границе этого игрушечного лета с нарисованным на стене морем, протянуть руку сквозь прозрачную пленку, разделяющую две реальности, и в ладонь доверчиво опустятся мохнатые снежные зверики.

– Елизавета, вы бы не загорали так долго, солнце хоть и искусственное, а сгореть можно по-настоящему.

Села, спустив ноги на пол, пошарила ими в поисках шлепанец.

– Да, пожалуй. Спасибо, Людмила Георгиевна, пойду поплаваю.

Она приехала сюда под вечер, к самому ужину. Заселилась в свой роскошный номер, студию с полустенкой, отделяющей кровать от гостиной зоны с диваном, телевизором, журнальным столиком и парой пейзажиков неизвестных никому художников. Дополнительным роскошеством был комплект посуды: ложки, тарелки, чайные чашки. Правда, чайника в номере не водилось. Зачем тогда чашки?

Под окном – газон, на него белой полупрозрачной вуалью ложился по утрам снег, чтобы уже к обеду исчезнуть, раствориться в зелени невянущей даже поздней осенью травы.

В огромной, как спортзал, столовой, набрав себе всякой еды в тарелку, Лиза блуждала из конца в конец, ни одного свободного столика не было. Наконец ее окликнула какая-то женщина:

– Девушка, вы мимо нас уже третий раз дефилируете, присаживайтесь, у нас свободно.

За столиком у окна сидела пара: пригласившая ее женщина, а правильнее, пожалуй, дама, лет пятидесяти, стройная, в светлом свитерке, стрижка современная, ассимметричная, слегка разлохмаченная, нарочито небрежная, волосы, видимо, крашеные, каштановые, и ее спутник, про таких обычно говорят «настоящий полковник»: красиво вылепленная голова, крупное строгое лицо, расправленные плечи, хотя было ему верных шесть десятков.

– Спасибо.

Познакомились.

– Людмила Георгиевна.

– Борис Семенович.

– Елизавета.

Попозже, когда Лиза вышла прогуляться по санаторию, посмотреть, что где, она встретила их обоих у бильярдного стола.

– Сыграйте с нами, Елизавета.

– Да я не умею. Никогда не играла.