– Странно, – переспросил зам, – значит, не хотите быть начальником отдела? Боитесь ответственности?

– Да, без хлопот легче. Я и так много работаю.

– Мы это знаем.

– Я много работаю, а большего пока не хочу. – Ключарев позволил себе отвечать резко. Он словно пробовал и проверял на прочность свою удачу. В конце концов, он завтра может сказать: а вот теперь хочу. Дозрел. Согласен.

Он пришел к Алимушкину. Первое, что он спросил, – как это, друг милый, ты попал в такую конуру? Зачем соглашался разменивать квартиру?.. Алимушкин не ответил. Выглядел Алимушкин плохо. Он был вял и бездеятелен и явно нездоров. Он промямлил, вглядываясь в лицо Ключарева:

– Я… вас не помню.

Потом отвернулся и стал смотреть куда-то в сторону. В точку.

– Помнишь не помнишь – какая разница. Как ты согласился жить в такой конуре?

Алимушкин не ответил. Мозг его работал с некоторым запозданием. Он только-только сообразил и припомнил лицо:

– Вы… Ключарев?

– Да.

Ключарев тем временем огляделся. Он, в общем, знал, что вялый Алимушкин разменялся не лучшим образом, но он и думать не думал, что живого человека могут запихнуть в такую дыру. Комнатушка была мала, ободрана, вся в потеках и без мебели. Поржавевшая кровать да стол. Да один стул. В соседней комнате, как выяснилось, жил одинокий старик, у старика была такая же жуткая комната. Старик был болен, необщителен и глух как пень.

– Он и на кухне со мной не здоровается, – вялым голосом сообщил Алимушкин. – Молчит.

– Ты тоже не слишком говорлив.

– Да…

Пауза получилась долгая и тягостная.

– Так и живешь? – Он кивнул – да… – Куда-нибудь ходишь?

– Никуда.

– Но, прости, на какие деньги ты ешь и пьешь?

– Остались какие-то рубли. Я их доедаю.

– А дальше?

Пауза получилась еще более долгая. Наконец Алимушкин вместо ответа тихо сказал:

– Я, – и он посмотрел на Ключарева (не станет ли он смеяться), – я шахматами занимаюсь…

Ключарев не засмеялся, он сказал:

– Это хорошо.

– Вот. – Алимушкин показал глазами на маленькие шахматы. Доска была потертая. Фигурки были расставлены. – Я когда-то играл. В детстве…

– А с кем играешь?

– Ни с кем. Я так… Сам с собой. Анализирую.

Ключарев предложил сыграть, говорить было не о чем. Алимушкин играл очень слабо. Ключарев сыграл с ним несколько партий и ушел. Настроение было паршивое: Ключареву было бы легче, если б Алимушкин играл хотя бы средне.

Случилась там и такая минута – это была минута особенная. В одну из тягостных пауз Ключарев подумал: как же это так вышло, что жизнь человеческая пошла под откос ни с того ни с сего?.. Ключарев был неглуп и понимал, что случившееся с одним может случиться и с другим. Люди именно так и рождаются. Люди именно так и умирают… Что с одним, то и с другим… Он спросил Алимушкина:

– Скажи, как с тобой все это стряслось?

Алимушкин молчал, он не совсем понимал, о чем речь. Но потом постарался понять (на лице его было заметно усилие) и ответил Ключареву: нет, ничего особенного не случилось и не произошло, почувствовал, что погибаю, вот и все.

– Это началось, когда ушла жена?

– Нет… Раньше.

– А-а, – как бы оживился Ключарев, – это началось у тебя с неприятностей на работе.

– Нет…

– С чего же началось?

– Не помню.

Ключарев проявил нетерпение. Несколько раздраженно он заговорил:

– Но не может же все рушиться ни с того ни с сего. Вспомни. Напряги память. Это и мне важно. Это и всякому важно – с чего началось?

Алимушкин потер лоб. Поморщился:

– Нет… не помню.

Пора было уходить, потому что пауза теперь шла за паузой. Ключарев поискал там и сям взглядом – чайник был. Но в баночке рядом было так мало заварки, что о чае он не заикнулся. Вот тут он и предложил Алимушкину сыграть в шахматы. Ключарев легко выиграл раз, другой и третий. И поднялся, чтоб уйти: