Пошла дальше, вдоль детской площадки, вдоль обшарпанной пятиэтажки к своей, такой же обшарпанной. К горлу начал подкатывать ком, остановилась, всхлипнула. Руки тряслись, глубоко задышала через нос, выкинула сигарету.

— Черт, да что ж это такое? Только не сейчас.

Паническая атака нарастала изнутри, словно из ниоткуда. Я научилась ею управлять, не погружаться в мысли и прошлое. Воспоминания, как вспышки, его руки на ее теле, толчки, удовольствие, но перед глазами другое лицо. Сердце колет, задерживает дыхание, сажусь на корточки.

Я научилась с Шакалом отключаться, думать о другом, но эти оргазмы, что были сегодня, словно насмешка, словно плевки в душу. Напоминание того, что она такая же, как все, такая же шлюха, как ее и называли, называл тот, кому она верила, кто был ее семьей. В ушах стоит его истеричный смех, щеки горят, как тогда от его пощечин.

— Эй, ты чего? Тебе плохо? Агатка, блин, это ты! Черт, погоди.

— Нет, нет, отойди. Оставь меня.

— Все, все, успокойся. Сейчас отпустит, посмотри на меня, малая, посмотри.

Отдирают руки от лица, но ничего перед собой не вижу, лишь расплывчатые контуры, а в ушах вместо криков и оскорблений звучит его: «Двигайся, девочка, двигайся» — и та музыка, что разливалась по кабинке.

— Агата, смотри на меня, на меня. Агата, слушай меня, только мой голос. Агата, посмотри на меня, посмотри. Да, вот так, смотри только на меня. Умница, умница, девочка.

Пелена рассеялась, тело отпускало сковавшее его напряжение, вижу лицо, знакомое лицо, пытаюсь что-то сказать, но не выходит, в горле ком, выдавливаю улыбку, все еще тяжело дышу.

Мужчина гладит меня по мокрым щекам:

— Вот, уже улыбаешься, малая, ты меня напугала, думал, врачей вызывать надо.

— Свят, черт, сама не знаю, что такое.

— Давненько не было, да?

— Да. Помоги.

Я почти сидела на мокром асфальте, в арке около своего подъезда, не дошла совсем немного. Свят помог подняться, все еще придерживая меня за плечи и прижимая к себе, повел в дом:

— Ты чего тут в такое время? Должна же утром приехать.

— Да так, небольшой форс-мажор.

— Четвертый час утра, совсем больная — гулять в такое время? Опять пешком шла и вся промокла. Дура ты, малая.

— Свят, закройся, не надо меня воспитывать, на пять лет меня старше всего. Отпусти, сама дойду. Где Жека?

— Дома был. Как там Шакал?

— Не знаю, не видела сегодня.

— Я же тебе сказал смотреть за ним.

— Сука, Свят, я как за ним смотреть буду, если моя задница в клетке над танцполом? Он не приходил, не вызывал. Все нормально.

Хотя нормального было мало, я нутром чувствовала, что-то надвигается. Хотелось собрать чемодан и уехать на край света.

— Нормально у нее. А чего в припадке опять билась?

— Ничего, так, накатило просто.

Мы дошли до четвертого этажа, в подъезде пахло нафталином и кошками. Голова еще гудела, но было гораздо легче, главное, не было никаких мыслей.

— Агата.

Свят громко окликнул меня, обернулась, он стоял у своей двери: серьезный, усталый, потертая куртка, короткие волосы, мокрые от дождя, с детства не любит носить шапки. Смотрит исподлобья, внимательно, я понимаю, о чем он. Просил быть как можно тише и незаметней, но извини, братишка, не вышло.

— Что?

— Все точно хорошо?

— Да, Свят, отвали.

Улыбнулась, он лишь покачал головой. Открыла заедающий замок, зашла. Тишина. Над головой загорелась лампочка, окинула взглядом свое жилище, скинула кроссовки, раскидав вещи по полу, прошла в комнату, упала на диван.

После таких приступов всегда жуткая апатия, будто из тебя вынули душу и вернули обратно, только помятую и потрепанную. Закрыла глаза, снова он, холодный взгляд, а в зрачках огонь.