– Не знаю, я не аптекарь.

– Скорее всего, они купили несколько бутылок нашего бальзама и общими усилиями примерно сообразили, что там понамешано. А рецепта, который принадлежал покойному Кунце, у них нет, да и быть не может! Потому что он – у нас! Батюшка его в конце концов выкупил. Из милосердия выкупил – пока Кунце был старый нищий чудак и жил чуть ли не из милости у Карловских ворот, в доме носильщика соли Валта, никому из здешней родни он не был нужен. А проведали, что он получает свою долю от продажи бальзама, тут и прискакали. А он обидчив оказался и сказал батюшке так: ты, Семен Лелюхин, мой благодетель, так доверши благодеяние, купи у меня рецепт и отправь меня с деньгами прочь из Риги, подальше от моих аспидов! У него, оказывается, где-то жена с детьми осталась, он о ней лет двадцать не вспоминал и вот вспомнил. Решил – приедет, помирится и будет при внуках век доживать.

– А что, Егорий Семеныч, у нас в государстве можно так рецептами торговать?

– Можно, Иван Андреич. И вы, сударь, так его сиятельству и доложите: рецепт купили мы, Лелюхины, и только мы имеем право готовить и продавать тот бальзам, что получил высочайшее одобрение! Батюшка в столицу ездил, в департамент мануфактур и внутренней торговли, в Медицинскую коллегию ходил, и то не сразу все разрешения получил. А как назвать тех, кто к чужим трудам, пальцем не шевельнув, примазываются – пусть его сиятельство самолично решит!

Маликульмульк усмехнулся – он представлял себе, как князь назовет аптекарей, очень даже хорошо представлял. Сам он этих слов не любил, но для такого случая придется выслушать…

– Вы можете при необходимости предъявить рецепт и купчую на него? – спросил он.

– Когда его сиятельству угодно. Бумаги лежат наготове. И коли его сиятельство соблаговолит… Савелий! Принес?

– Принес, – откликнулся из сеней поразительной густоты бас, и в столовую вошел лелюхинский приказчик с корзинкой.

– Вот сюда мы уложили для их сиятельств четыре бутылочки на пробу, соломкой переложили, как полагается, полотенчиком укутали, – сказал Егорий Семенович.

– Да помилуйте, его сиятельство уж пробовал рижский бальзам!

– Пробовал, да не тот. Ему в аптеках покупали. А настоящим бальзамом мы в Риге и даже Лифляндии не имеем права торговать, весь наш товар на сторону уходит – за море и в столицу. И его сиятельство, поди, даже не знает, что мы, как сказано в указе покойного императора Павла Петровича, делаем бальзам двух видов – «рижский» и «кунцевский»…

– Но рецепт-то у вас куплен один!

– «Кунцевский» мы точно делаем по старому рецепту, который мой батюшка приобрел. А в «рижский» еще кое-чего добавляем, и он лучше расходится. Берите, берите, их сиятельствам понравится! Надо же знать, какова разница меж тем варевом, что продают аптекари, и нашим бальзамчиком.

– Благодарствую, – с тем Маликульмульк принял корзинку. – А известно ли вам, как вышло, что бальзам Кунце попал к покойной государыне?

– А чего ж ему не попасть? Средство отменное, оно у многих рижан дома имелось, и у ратсманов тоже, как простынут – так им отпиваются. Неудивительно, что его государыне рекомендовали.

– А вам ведь это было весьма кстати?

– Батюшка говаривал: трудись, не жалуйся, Богу молись, а Божья помощь – она вдруг придет. Вот и пришла.

И тут Маликульмульк вспомнил про Анну Дивову.

– Послушайте, Егорий Семеныч, есть еще одно дело. К обозу где-то у Вендена прибилась женщина. Ее привезли в Ригу, и здесь она пропала. Я сам видел ее на постоялом дворе. А эта женщина… ее сиятельство княгиня Голицына принимает в ней участие… то есть ее сиятельству нужно видеть эту женщину… и когда она еще не покинула Клюверсхольма…