По-видимому, каждая комната «дома матери» была посвящена власти природы: власти омута, власти насекомых, власти цветов…

На ходу Катерина дотронулась до зеленоватой вазы, из бока которой вырастал огромный, объемный цветок ириса.

«Сорванный в нужный час лиловый ирис поработит…»

И незаконченная мысль завершилась!

Каждая великая эпоха, ознаменовавшаяся большим стилем, возвеличивала своего кумира. Готика возносила Господа Бога. Ренессанс – человека, как венец мироздания. Барокко – короля, императора, властителя земли.

Но Модерн…

Стиль Модерн делал крохотную стрекозу, один-единственный цветок не менее значимыми, чем личность Юлия Цезаря.

«Этот цветок, – кричал Модерн с насмешливым вызовом, – сильнее Цезаря, ибо, добавленный в пищу, он способен поработить полководца!»

Модерн игнорировал власть небесного Бога и земного царя. Модерн отрицал власть человека. Модерн отрицал человека в понимании общества; он признавал лишь Природу и Женщину.

Катерина поспешно покинула пугающе-«падающий» зал. И припомнила: по замыслу христианских архитекторов небесная красота и громада соборов принуждала человека почувствовать себя ничтожным в сравнении с Богом… Так же, как и отображенная здесь, в модерновом декоре, поражающая красота всевластной природы, одним своим видом разрушающая миф о людском превосходстве!

Одна за другой комнаты окружали ее, кружа в голове Дображанской обрывки заклятий и заговоров.

«Модерн», – отпустила она тоном ценителя изящных искусств.

«Как могло быть иначе?..» – отозвались ведьма и Отрок.

«Я не специально, – повинилась Акнир. – Просто второго такого надежного места на свете нет».

«И все-таки…» – выказала недовольство Маша.

Ибо юная ведьма поместила царскую семью вовсе не в загородный дом своей матери!..

Миновав последний зал, из пола которого вырастали горящие красным стеклом светильники-тюльпаны, они вновь вышли на верхнюю площадку парадной лестницы из сплетенных женских тел, устремленных к грудастой фигуре в двухрогом головном украшении.

– Постойте. Мы что же, в языческом храме?! – осознала вдруг Катя.

– Ну, я же сказала… – недовольно протянула Акнир.

– Когда ты сказала «дом моей матери», ты имела в виду Великую Мать? Ее? – Катя показала на рогатую даму.

– Более безопасного места нет, – повторила юная ведьма.

Однако в правой части особняка Модерн вдруг поскромнел, прикинулся буржуазным женственным стилем, подобно женщине, прикидывающейся скромной и милой, любящей мужа, не помышляющей ни о чем, окромя семейного уюта и счастья.

Они прошагали сквозь маленькую библиотеку с тремя низкорослыми книжными шкапчиками, будуар с кривоногим и ассиметричным бюро, комнату для рукоделия, отчего-то неуловимо знакомую, выведшую их в коридор. Его окна выходили на противоположную – внутреннюю – сторону дома, представлявшую цветущий розарий с фонтаном в форме большого металлического букета бело-зеленых кал. На его бортике сидела юная девушка. Склонившись над сафьяновой тетрадью, сжав во взволнованных пальцах карандаш, она что-то быстро писала.

– Кто это? – спросила Катя.

– Великая княжна Татьяна… Пришли.

Ведьма указала глазами на дверь, постучала и, не дожидаясь ответа, вошла в залитую солнцем лиловую спальню.

– Оставьте меня! – попытался выдворить их обратно женский голос, истеричный, хрипяще-надорванный.

Страшная толстая старуха – Аликс Виктория Елена Бригитта Луиза Беатриса Гессен-Дармштадтская, окрещенная в Крыму Александрой Федоровной, лежала посреди огромного ложа Модерн. Спинка кровати нависала над ней в виде огромной, расправившей крылья бабочки.