Пальцы Татьяны нежно проходятся по моей макушке.

- Максим должен знать, милая, – она терпеливо ждет, пока я тянусь к носовому платку на тумбочке, чтобы вытереть слезы. - Ангелина, он ведь тоже имеет право на этого ребенка.

Губы дрожат, но я упрямо бормочу:

— Это мое тело, только я могу решать.

- Ты права. Но и отец имеет право на то, чтобы… - Татьяна запинается, прежде чем продолжить, - знать. Как ты считаешь?

- Все так ужасно, – стону, стирая пальцами слезы.
В эти минуты я цинично жалею себя, но не ребенка. Не ту жизнь, что уже зародилась во мне.

- Ужасно? – усмехается Татьяна. Глаза женщины внезапно заволакивает болью. – Ужасно - это когда твой любимый человек настоятельно просит сделать аборт, а ты не хочешь - вот где трагедия всей жизни, Ангелина.

3. Глава 3

Ангелина

— Девушка, вы уверены? – невысокая молоденькая акушерка смотрит на меня с недоверием и сомнением. — У вас угроза была и кровить ещё может. Вам недельку полежать надо на сохранении под наблюдением врача. Срок небольшой – опасно, - предупреждает она.

В ясных голубых глазах плещется неприкрытое беспокойство.
Я отрицательно качаю головой, поскольку уже все решила.

- Останьтесь хотя бы до завтрашнего обхода, - девушка растерянно крутит в руке стетоскоп и потом, не выдержав, добавляет, обращаясь к тучной женщине, сидящей за столом у окна: — Любовь Михайловна, сегодня Станислава Владимировича уже не будет?

— Делать нечего главврачу, как в воскресенье ошиваться в больнице, - грубит в ответ женщина с короткой стрижкой цвета спелого баклажана.
Она размашистым почерком усердно выводит что-то в журнале учета, делая вид, что работает над документацией.

Упрямо тяну белый лист бланка в свою сторону.

— Мне уже лучше – правда, – почти шепчу, сжимая ручку так крепко, что побелели костяшки пальцев. – Все рекомендации могу выполнить и дома.

Любовь Михайловна фыркает и, ехидно улыбаясь, обращается к молоденькой коллеге, что еще не выгорела на работе, как спичка, в отличие от женщины, которой давно уже пора на пенсию.

— Пусть идет, куда хочет, раз головы нет на плечах, – бурчит женщина в возрасте, окидывая меня полным безразличия взглядом, после чего, совершенно не стесняясь, добавляет: — Кто-то годами ребёночка вымаливает, а кто-то по абортам бегает, словно семечки щёлкает. Потом приходят к нам и плачутся, на ЭКО выбивают направление.

Стараюсь не принимать слова женщины близко к сердцу. Пальцы дрожат и плохо слушаются, но я пишу отказ.
В самом низу казённого бланка ставлю неровным почерком подпись с инициалами – А. А. Макарова, подтверждая, что у меня нет никаких претензий к медицинскому персоналу.

Под презрительные взгляды покидаю кабинет. Ноги дрожат от слабости, но я упрямо плетусь в сторону своей палаты. Не могу здесь больше находиться, а дома и стены лечат.

Я почти не помню, как собрала сумку и вызвала такси до дома. С глазами полными слез, я вошла в квартиру и уткнулась лбом в дверь. Здесь меня встречает полная тишина.

Впервые я радуюсь, что отец поехал сопровождать маму в Москву.

Внезапно новая мысль почти сбивает с ног: Максим так много сделал для моей мамы, а я собираюсь избавиться от его ребенка.

Встаю напротив зеркала. Беременность все еще кажется какой-то нереальной, чем-то ненастоящим. Бледная, с темными кругами под глазами, я выгляжу, как приведение.

Острые ключицы, которые раньше добавляли мне изящества, сейчас лишь подчёркивали болезненный вид.

Всегда блестящие белокурые локоны теперь кажутся тусклыми и безжизненными.

Все, чего я хочу после больницы — это принять тёплый душ и выспаться. Бросая небрежно вещи прямо на пол ванной комнаты, встаю под упругие теплые струи воды.