К 1984 г. я уже два десятилетия изучал проявления оптимизма и пессимизма у взрослых и детей. Я знал, что пессимизм в ранние годы вызывает депрессию и низкую успеваемость. Исходя из концепции доктора Солка, я предположил, что действенные методы обучения оптимизму, которые использовались со взрослыми, можно применить к детям и подросткам, тем самым укрепив их иммунитет к депрессии наподобие той, что грозила Марле. А чтобы проверить свою гипотезу, мне нужно было собрать исследовательскую группу, создать команду.

«Почему же депрессия проходит? Если исходить из теорий, о которых вы рассказываете, то, раз у вас есть депрессия, она на всю жизнь», – спросила темноволосая студентка в шестом ряду.

Обычно в этой аудитории меня ни о чем не спрашивали. Нужно иметь смелость, чтобы встать и задать вопрос перед тремя сотнями студентов Пенсильванского университета, изучающих психопатологию. А сейчас меня застали врасплох. Я читал лекцию о трех основных теориях депрессии: биомедицинской, которая предполагает дефицит химических веществ в мозге; психоаналитической, согласно которой депрессия – это гнев, направленный на свое «я», и когнитивной, трактующей депрессию как следствие пессимистического мышления. Вопрос студентки был вполне закономерен. Каждая из этих теорий объясняла, как депрессия начинается и развивается, и имела свою схему лечения. Пока все просто. Но, как было известно, депрессия почти всегда сходит на нет сама, со временем и без лечения. Она может длиться от трех месяцев до полугода, что для больного кажется вечностью, но болезнь, как правило, проходит. Какое же у рассматриваемых теорий есть тому объяснение?

Я замолчал, задумавшись. Пауза затягивалась. Тишина в аудитории становилась неловкой.

«Не знаю. Я просто не знаю, – в конце концов пробормотал я. – А как вас зовут?»

«Карен Рейвич», – ответила она, садясь на место.

Я о ней слышал. Несколько лет назад об этой девушке писала The Daily Pennsylvanian. Приемная комиссия университета дала задание написать эссе о какой-либо мировой проблеме и способах ее решения. Посыпались десятки тысяч сочинений о мире во всем мире, озоновом слое, расизме и пороках капитализма. Карен Рейвич написала, что займется насущной, но так и не решенной проблемой статического прилипания. У меня в файлах сохранилась вырезка с ее эссе: «Война, нищета, болезни, статическое прилипание. Мы стоим на пороге хаоса. Как Спартак восстал против рабства, как Джордж Вашингтон – против колониализма, как Глория Стайнем – против сексизма, так и я возглавлю борьбу против статического прилипания». И ее зачислили в университет.

Ее проницательный вопрос, уверенность и нестандартное мышление заинтересовали меня, и я пригласил ее после лекции зайти ко мне в кабинет. Я предложил ей отложить поступление в аспирантуру (она на тот момент была старшекурсницей) и весь следующий год работать со мной над исследованием. У меня тогда уже был проект под патронажем Metropolitan Life Insurance. Я обучал оптимизму страховых агентов с пессимистичным мышлением. Мы взяли когнитивные и поведенческие методики, успешно применяемые для борьбы с депрессией, и использовали их для профилактики пессимизма. Карен вскоре оказалась незаменимой и стала координатором проекта. Когда мы поняли, что пессимистов можно сделать оптимистами, я предложил Карен расширить область нашего исследования.

«Я общался с Джонасом Солком, – сказал я ей, – и этот разговор изменил мое представление о том, чем должны заниматься психологи. Думаю, он повлияет и на то, чему я сам посвящу свою жизнь». Я объяснил Карен, что психологи тратят 99% усилий на то, чтобы помочь нездоровым людям поправиться. И практически ничего не делается, чтобы помочь людям без психических заболеваний максимально раскрыть свой потенциал и повысить качество жизни. Проект для Metropolitan Life Insurance стал первым шагом в этом направлении. «Теперь я хочу разработать программу, с помощью которой мы научим детей навыкам оптимизма и попытаемся предотвратить потенциальные проблемы. Вы присоединитесь к моей команде?» Не успел я договорить, как она с готовностью согласилась. Я нашел одного сотрудника, но мне нужен был еще один.