В квартире все затихает. Прислушиваюсь минуту, но из кухни больше не доносится ни звука.

Заглядываю и вижу, что мама сидит, опершись на стол, и сжимает переносицу.

Сердце простреливает болью.

Тихонько подхожу и кладу руку на плечо в успокаивающем жесте. Хотя саму всю колбасит от нервного напряжения.

– Мамуль, ну ты чего нос повесила?

– Ой, Алиска, ну за что нашей малышке такое?

Дергаюсь, прикусываю щеку. Боюсь заскулить от боли за дочь.

– Мам, ну еще ничего же непонятно. Да и врачи дают очень хорошие прогнозы, главное – не затягивать с этим всем делом и просто сосредоточиться на лечении.

– Ох, надеюсь, дочка. Надеюсь.

Мы замолкаем. Из коридора доносится звонок телефона.

– Женька, наверное.

Хватаю телефон.

– Да, Жень.

– Готовы? Привет.

– Да, готовы. Ты зайдешь?

– Конечно, помогу принцессу транспортировать со всеми почестями. Как преданный рыцарь.

Не сдерживаю смешок. Братец, блин! Всегда знает, что сказать, чтобы поднять настроение. Да и мне с ним не так страшно. Хотя в глубине души очень хочется, чтобы рядом был отец Насти. Но это очень глубоко, и продолжаю это чувство давить и закапывать.

– В общем, я уже во двор въезжаю. Ждите.

– Ждем.

– Мам, Женька уже на подходе. Зайдет, чтобы помочь Настю вынести.

Захожу в зал, где дочь играет с осликом. Поднимает головку и тут же наклоняет, пытается сфокусироваться.

– Ну что, принцесса мамина, готова к небольшому приключению?

Настя угукает и встает. Тянет ко мне руки. Подхватываю ее, зарываюсь в волосики и глубоко дышу. Не могу надышаться: каждый раз разрывает от эмоций, что такое чудо у меня.

Мама выходит на звонок в дверь.

– Драсьте, теть Вер. Где главная?

– Да вон, в зале обжимаются с Алиской.

Женька появляется в проеме и почти весь его загораживает.

Настя, завидев любимого дядю, тянется к нему.

– Ах ты предательница, – шутливо бурчу, но передаю Жене.

Женька зацеловывает Настю, а она восторженно пищит.

Брат бросает на меня тревожный взгляд. Тоже волнуется, хоть и пытается не показывать это мелкой.

– Жень, кушать будешь? У нас каша овсяная.

Лицо брата меняется и покрывается красными пятнами.

– Что такое, братец? – фыркаю.

– Теть Вер, я это, без овсянки обойдусь.

– Что, вспомнил, как в лагере тебе эту овсянку на голову надели? – ржу, ловя на себе разъяренный взгляд.

– Ты лучше вспомни, что потом с тем смертником было, – рычит Женька.

Ну да, помню. Женька полез на мою защиту, когда пацан из старшего отряда в который раз пытался отобрать мои очки и разбить, а потом получил в столовой по полной. Но мой брат никогда не давал ни меня, ни себя в обиду, и уже через час обидчик просил на коленях у меня и у Женьки прощения, а Женьке еще и завтрак отдавал до конца сезона.

Но после той истории брат терпеть не может овсяную кашу.

– Ну что, поехали, Лис?

Упаковываю Настю в шапку и пальтишко, аккуратно заправляю выбившиеся прядки и чмокаю в курносый носик.

Все же с Денисом у нее намного больше, чем со мной. Папина дочка прям.

Женька поудобнее перехватывает Настену и идет на выход.

Мама стискивает кухонное полотенце в руках, а у самой на глазах слезы.

– Ма, ну ты чего? Мы ж не на фронт,

– Страшно.

– Мне тоже, мам, но страшнее оставить Настю вот такой и лишить ее нормального будущего.

– Лифт приехал, Лис! – кричит брат, и я выбегаю из квартиры.

Лифт коротко пикает, и двери разъезжаются. Прикрываю глаза. Ну конечно, этот день недостаточно напряженный, надо еще и с Денисом нос к носу столкнуться.

Женька прижимает Настю крепче, но дочь явно против и начинает пищать и выворачиваться.

Денис переводит взгляд с меня на Женьку, а потом на Настю. Сжимает губы, пока я молюсь, чтобы дочь не обернулась и он не увидел лицо. Страх во мне крепнет, потому что я не хочу, чтобы он видел ребенка. Он может догадаться.