Я не знаю, почему ноги так важны. Женщины миллионы тратят на глаза, грудь и губы. Хотя могли пришить две красивых ноги – и всё. Потому что больше никто никуда уже не посмотрит.

Живёт у нас в ЖЭКе одна зараза, Жанна. Сама кран сломала, не заплатила и обозвала мастера узбеком, при том что он латыш. И всех нас назвала дебилами, вообще всю бригаду.

Но однажды и у неё забилась труба. Прекрасная возможность отомстить. Мы послали к ней самого грубого нахала, Евгения. Велели доломать всё там окончательно и воду отключить. Чтоб Жанна думала впредь. Возвращается Жора несчастливый.

Говорит, она вышла мне навстречу вот в таком халатике. И показал на себе. Говорит, сознание вернулось, когда всё починил, полы протёр и от денег отказался. Загипнотизировала бёдрами и коленками, зараза.

Невозможно осуждать Жору. Как нельзя спорить с женщиной в трусах. Ибо все они безгрешны и непорочны.

Домашние спрашивали, какая из себя эта рекордсменка Гиннеса. А я не помню ни лица, ни фигуры. А ведь наверняка всё это было. Где-то там, в облаках. Посетил выставку, называется. Ничего больше не помню.

Одна женщина-офтальмолог проверяла моё зрение. Показала таблицу, навалилась грудью и нежно потрогала за лицо. И спросила, что я вижу. Я увидел ворота райского сада и фиолетовые искры, предвестник обморока. По условиям игры я не мог ответить ей поцелуем. Мне можно было только называть буквы «Ш» или «М».

Наслаждение длилось около часа. Глаза мои стали излучать свет, вместо его поглощения. Очки получились +0,75 на левый глаз и +3,5 на правый. Я называю их – очки для эякуляции. Никто раньше не выдавливал из меня глазные яблоки так приятно.

Ухудшение зрения улучшает окружающий мир. Женщины становятся красивее, горизонт ближе, а квартира чище.

Но бывают и неловкости. Подружка Олька показывала фото из отпуска – листала какие-то размытые пятна в телефоне. Будучи подслеповатым, но вежливым человеком, я говорил «ух ты» и «как здорово». Потом решил одну фотографию похвалить особо, чтобы Оля не обвинила меня в неискренности. Говорю: Олечка, как же ты хорошо здесь получилась!

– Вот тут? – переспрашивает Оля.

– Да! – говорю. – Вот такой бы я и хотел тебя запомнить.

– Вообще-то, – говорит Оля, – это памятник Колумбу.

И ну хохотать. На удачу, эта добрая женщина считает меня юмористом.

А недавно я сфотографировал жену, не заметив, что глазок камеры измазан в сметане. Шедевр получился, ей-богу. Вот такая она передо мной и скачет каждый день – неясная, ускользающая, с неочевидными глазами и, скорей всего, с улыбкой.

Лара отказывается считать дрозофил белком. Говорит, прогони их всех, и я увижу в тебе мужчину. Обычных мужских маркеров «храпеть» и «вонять» Ларе недостаточно. Но она готова признать меня самцом за путешествие в шубе по курортам. Хорошо, что я своевременно выбрал войну с мухами.

Дрозофилы приехали на мандаринах. Какой-то кавказский гостеприимный сорт. Готовы разделить со мной любую пищу. Я сказал им по-мужски: «Вон отсюда!» Но у них за неделю уже отцы тут похоронены и деды. И идти им некуда.

Воротился к Ларе, спросил, так и так, может, простим? Но она, оказывается, всю душу выложила, раскладывая фрукты в вазе. И если бы кто-то поменьше жрал, уют и красота наполнили бы дом. И хоть я считаю войну с мухами братоубийством, мне придётся пройти этот путь. Жестокость, кстати, не обязательна. Можно убивать каким-нибудь человечным способом.

Я спросил – как это?

В ответ Лара похлопала в воздухе розовыми ладошками. Ей казалось, нет ничего проще, чем убить сто мух за один хлопок. Проверить метод на реальных мухах она отказалась. Говорит, иди и убей их, будь мужиком.