Как так? От любви до ненависти?

Никогда раньше не понимала эту фразу. Была уверена, что она точно не про нас. А теперь…

Ох…

Такси подъезжает к дому, выхожу, снова ощущая плиту на плечах.

Никогда ещё домой я не заходила с таким тяжёлым чувством.

Поднимаюсь на лифте, сердце стучит всё тревожней и тревожней.

Руки мелко дрожат, в голове рой мыслей. А вдруг он замки поменял, и я не попаду в квартиру? А если он там с ней? А может, он забрал свои вещи, и я его вообще в квартире не увижу?

Вставляю ключ, поворачиваю. Замок привычно щёлкает, ручка поддаётся.

Отлично, значит, замки на месте.

Вхожу в квартиру и… теряю дар речи…

Боже! Как это понимать?

Нет, такого я точно не ожидала!

11. Глава 11. Страшная тайна...

В нос бьёт неприятный запах перегара, а первое, что бросается в глаза – разбросанные по полу розы. Длинные стебли безжалостно переломаны и красные лепестки вокруг, как капли крови. А в центре этой живописной картины прямо посреди прихожей лежит мой пьяный в стельку муж.

Делаю шаг вперёд, рассматриваю Виктора. Он спит, крепко обнимая моего плюшевого медведя, которого когда-то, ещё во времена конфетно-букетного периода сам же и подарил.

Наклоняюсь ближе. Витя вздыхает, трогательно причмокивает губами, как ребёнок, ей-богу. Что-то бормочет во сне. Прислушиваюсь.

– Мирочка, любимая моя, – наглаживает медведя.

Я застываю поражённо. Любимая? Да ладно! А как же “Ренаточка, девочка моя”? Или у меня галлюцинации.

Начинаю закипать. Это что тут вообще происходит?

Пинаю безжалостно Виктора в бок.

– Ай, – морщится недовольно. – Мира, не толкайся. Опять ты на мою сторону кровати лезешь.

– Э, алле, дорогой! – щёлкаю перед его лицом пальцами. – Какая кровать, ты на полу спишь.

Толкаю его ещё раз. Виктор приоткрывает глаза, сонно щурится, глядя прямо на меня.

– О, Мируся, ты пришла? – расплывается в счастливой улыбке.

– Ага, – упираю руки в боки, борясь с желанием втащить ему кулаком.

– О, такая злая, ты видел, Михалыч, – обращается к медведю с восхищением. – А мы тут немножко приняли с мишкой, – взмахивает бутылкой.

Язык у него заплетается так, что я еле разбираю слова.

– Это я вижу. Ты вообще уже? – повышаю голос.

– Не-не-не, – пытается подняться. – Ты не ругайся. Мы с Мишаней, вот, цветочки тебе приготовили, – хватает пару роз с пола, бутоны печально повисают, и с них сваливаются на пол последние лепестки. – Ой, это мы нечаянно, сломали чуть-чуть. Ой, – хнычет как маленький, – я палец уколол. Мир, помоги, а? – тянет ко мне руку.

– Слышь, Гордеев, я могу этими розами только тебя по роже отхлестать.

– Не, Мирочка, любимая моя, не надо. У меня пальчик, вот… Ты ж мой Мирамистин, да? Полечишь?

Встаёт кое-как на колени, пытается обнять меня за ноги. А я не знаю, мне плакать или смеяться.

Вдруг вспоминаю Тосю и её идею про компромат, а что если…

– Вить, – поглаживаю его по голове. – А давай просто поговорим, по душам, а?

Пока муж мой согласно кивает, я отхожу на шаг, достаю телефон, включаю видеозапись и ставлю его на тумбу так, чтобы мы попадали в кадр.

– Поговорим, конечно, поговорим, любимая. Пойдём в кроватку? – заглядывает Витя в глаза.

– Не, давай прям здесь, Вить. Среди роз. Ты глянь какая романтика, а?

– Как скажешь, родная, как скажешь, – заплетается его язык. – Ты не злись на меня, я не специально. Это всё эта… про-клятая ж-женщина, – еле выговаривает он.

– Это ты про Ренату? – смотрю на мужа сверху вниз, прищуриваюсь.

– Про неё, – Гордеев ползёт ко мне на коленях, обнимает меня за ноги. – Она ст-рашшная женщина, Мир. И я её не хотел совсем, но она этой… плёткой своей, ка-ак даст! – взмахивает резко рукой, имитируя удар.