В офисе адвоката Сергея Павловича холодно, несмотря на работающее отопление. Или это просто меня бьёт внутренняя дрожь? Пальцы немеют, когда я берусь за ручку двери, словно тело сопротивляется тому, что я собираюсь сделать. Металлическая ручка кажется ледяной, обжигает кожу этим неестественным холодом.

Кабинет встречает меня приглушенным светом настольной лампы и запахом дорогого одеколона, смешанного с ароматом полированной кожи кресел. Массивный дубовый стол, заставленный аккуратными стопками документов, занимает центральное место. На стенах дипломы в тяжелых рамах, картины с изображением морских пейзажей. Всё выглядит солидно, дорого и безлично, как декорация для спектакля о чужой успешной жизни.

Адвокат встречает меня с той же отточенной улыбкой, что и в прошлый раз. Только сегодня в его глазах читается плохо скрываемое торжество. Он знает, что загнал меня в угол. Знает, что у меня нет выбора.

– Присаживайтесь, Ирина Андреевна, – его голос звучит медово, почти заботливо. – Вы выглядите утомленной. Тяжёлая ночь?

Сглатываю ком в горле, ощущая металлический привкус страха на языке. Моя голова пульсирует от недосыпа, глаза жжет, будто в них насыпали песка. Каждое моргание отдаётся болью где-то за веками.

– Я решила принять условия Яна, – говорю, опускаясь в кресло и чувствуя, как оно холодит спину даже через ткань пальто. – Но у меня есть одна просьба.

Сергей Павлович поднимает бровь, на его безупречно выбритом лице появляется выражение вежливого интереса. Его загорелая кожа контрастирует с белоснежным воротничком рубашки, создавая впечатление человека, только что вернувшегося с дорогого курорта.

– Какая именно?

– Мне нужна большая часть отступных сейчас, – слова даются с трудом, каждое ощущается как признание поражения. Во рту пересыхает, язык кажется слишком большим. – Не два миллиона, а хотя бы семь. Остальное можно частями, как предлагается в соглашении. Я отдам эти деньги, когда встану на ноги.

Адвокат медленно откидывается на спинку кресла. Его дорогой костюм безупречно сидит на атлетической фигуре, запонки поблескивают в тусклом свете настольной лампы. Вся эта роскошь, весь этот лоск лишь напоминание о том мире, частью которого я была и который теперь теряю. Мир, где всё имеет свою цену и где я, похоже, стою гораздо меньше, чем думала.

– Боюсь, это невозможно, – произносит мужчина после паузы, растягивая слова, как будто наслаждаясь моментом. – Условия соглашения тщательно продуманы и согласованы с Яном Сергеевичем. Любые изменения потребуют новых переговоров, а времени на это...

– Времени нет, я знаю, – перебиваю его, чувствуя, как к горлу подступает отчаяние, сдавливая горло невидимой рукой. Сердце колотится так, что отдаётся пульсацией в висках. Перед глазами мелькают темные пятна.

– Могу я поинтересоваться, почему вам так срочно нужна именно эта сумма? – в глазах адвоката вспыхивает искра любопытства, смешанного с чем-то ещё... знанием? Он уже в курсе моих бед? Его взгляд скользит по моему лицу, задерживаясь на уголках глаз, где, я уверена, заметны следы бессонной ночи и непролитых слёз.

Пальцы нервно теребят ремешок сумки, ногти впиваются в ладонь через тонкую кожу. В голове проносится вихрь мыслей. Сказать правду? Солгать? Что будет лучше? Что сохранит хотя бы остатки моего достоинства? Внутренний голос кричит, что нельзя показывать свою уязвимость, свою слабость. Особенно человеку из лагеря противника.

– Это личное, – отвечаю коротко, выпрямляя спину, хотя каждый позвонок протестует против этого движения, отдаваясь тупой болью. Замечаю, как дрожит моя нижняя губа, и прикусываю ее, чтобы скрыть эту слабость. Металлический привкус крови смешивается со вкусом помады.