— А тебе было бы легко после гормональной терапии, после кесарева, когда ноги с трудом передвигаются, а приходиться носить ребёнка на руках и постоянно купать, переодевать, качать? А может быть ты…

— Может быть ты, Алин, просто все утрируешь и давно было пора взять себя в руки и перестать выбивать жалость из всего окружения, — холодно закончил Георгий и вышел из спальни. А я осталась сжимать в руках комбез и кусать губы от злости.

Гоша демонстративно показывал мне на неидеальность, чтобы я ощутила себя ущербной. И я ощущала. Тонкий голосок так и шептал, что сама виновата, надо было больше времени мужу уделять, но мне не хотелось. Я реально ничего не хотела от мужа после родов. Для меня это было сродни насилию, потому что внутри все болело и даже мысль о близости вызывала у меня отвращение.

Спать я легла все же в слезах. Они душили меня. Я содрогалась всем телом, боясь произнести хотя бы звук, чтобы не разбудить Артема.

Дверь спальни приоткрылась, когда я почти задремала. В полосе света из коридора показалась фигура мужа в одних домашних штанах. Георгий облокотился плечом о косяк и долго стоял смотрел. А потом сделал шаг внутрь и закрыл за собой дверь.

Я вся напряглась. Гоша не заходил в эту спальню с тех пор как переехал в гостевую. Он даже когда Артём громко кричал никогда ночью не заглядывал. Страх сковал меня словно якорной цепью. Мне не нужно было выяснения отношений ещё и в этой плоскости. Мне не нужно было сейчас ничего.

Пульс раздавался в ушах, и я облизала пересохшие губы. Я лежала лицом к двери и к кроватке с Артемом. Левая сторона кровати пустовала всегда. Но сейчас постель промялась под тяжестью мужского тела. Одеяло приподнялось. Я обхватила себя руками, понимая одну банальную вещь — чтобы сломать женщину надо немного. Всего лишь против ее воли быть с ней.

Я закрыла глаза и постаралась успокоится. Гоша, он же все понимал. Он же мудрый и нормальный мужчина. И скорее всего просто он пытался наладить контакт, сломать стену выросшую между нами. Жест доброй воли. Возможность просто помочь мне с ребёнком. Мы же только что об этом говорили, вот он и понял это по-своему.

Слёзы застыли на глазах при заметном контрасте реакций моего тела на супруга. Тогда — это трепет в каждой клеточке, ожидание, томительное предвкушение от любого прикосновения, от прочерченной по спине линии кончиками пальцев. Сейчас — лютая неприязнь. Ощущение грязи, которая расползалась по постели от того, что я знала с кем и что делал мой муж все время пока была я нашим ребёнком. Ощущение настолько реального предательства, что оно как эфир проникало сквозь мою кожу, заставляя кровь всю бурлить.

Я прикрыла глаза и тяжело вздохнула, молясь, чтобы только Георгий не прикасался ко мне. Не надо. Я боялась этого. Не хотела. Ничего не хотела кроме развода и свободы.

Тяжёлая ладонь легла мне на талию, и я закусила губы, сжала их чтобы ни звука не проронить, чтобы Гоша не понял, что я не спала. Но его пальцы прошлись мне по рёбрам, задели тонкую ткань топика и потянули вверх. Гоша спустился прикосновениями ниже, погладил живот и касания стали подниматься к груди.

Я не выдержала.

Сдавила пальца мужа своими и, трясясь от омерзения, от чувства боли внутри, только и смогла выдавить:

— Я не хочу…

Гоша отпрянул от меня. Встал с постели и, обойдя ее, сбросил с меня одеяло. Его руки вцепились в меня и прижали к горячему телу.

— А я хочу… — жестко, холодно и непререкаемо сказал муж и дёрнул на себя, стаскивая с постели.

11. Глава 11

Георгий бросил меня на постель в своей спальне и зашипел не хуже чем змея: