Эта ужасная, чудовищная Сусанна. Лицемерная, завистливая и грубая. Мне кажется, такие, как она, способны любить лишь себя. Ей даже до собственного сына нет никакого дела. Она его просто использует ради своих целей. Безумно больно видеть, насколько мальчик худой. Одежда на нем явно уже не по возрасту. И такой испуганный, забитый.

Каким монстром надо быть, чтобы так обращаться с ребенком?

– Это же твой сын, Дима, – упрекнула я его вслух. – Как ты мог допустить, чтобы мальчик рос в таких условиях?

И тут же возник вопрос к самой себе: а приняла бы я этого мальчика, если бы муж рассказал мне о нем? А что бы я сказала, узнай о ребенке сестры? О связи ее с моим мужем. Как бы я узнала о ребенке? Тоже спустя годы?

Все эти мысли крутились в голове, пока я сидела возле постели мужа. Равномерное пиканье аппаратов отдавалось в ушах болью.

– Как ты мог, Дима? Как ты мог так обмануть меня? Так предать? Не знаю как, но я сделаю всё, чтобы ты никогда не узнал о нашем ребенке! Я стану сильной, я выживу и воспитаю его одна! Ты нам не нужен! – в сердцах провыла я, закусывая губу, и только в тишине этой отдельной палаты я смогла дать себе волю и расплакаться навзрыд.

Провела в палате не меньше часа, сидела в какой-то прострации, пока не вошла медсестра с капельницей.

– Простите, я могу прийти позже, – метнулась было к выходу.

– Нет-нет, – я сразу вскочила и вытерла слезы, – делайте что положено. Скажите, – озвучила я вдруг пришедшую в голову мысль, – а далеко отсюда гинекологическое отделение? Вы можете меня туда проводить? Только… Только так, чтобы за нами не пошла охрана…

Попасть в гинекологическое отделение удалось каким-то чудом. За которое нужно благодарить провидение. И, может, я рисковала как жена известного олигарха, на которого кто-то объявил охоту. Рисковала, обводя вокруг пальца выставленную по всему коридору и у палаты охрану и сбегая от нее, но, когда на чашу весов поставлена жизнь ребенка, выбор очевиден. Я выбрала его, ведь, возможно, у меня никого и не осталось больше.

Меня предали, казалось, все, и я никому я больше не могла доверять.

Ощущение собственного одиночества, которое часто посещало в интернате, придавило к земле и не давало свободно дышать, такое тяжелое, как могильная плита, давящее, сильное. Как железные оковы.

Мне постоянно приходилось заталкивать свою боль внутрь, чтобы не упасть на пол и не рыдать в агонии, вопрошая небо, за что со мной так жестоко поступают родные и близкие. За что?! Разве я в чем-то виновата? Разве я кому-то так сильно в своей жизни навредила, что пришла такая вот кара?

Перед глазами снова всплыла Сусанна, которая без церемоний приперлась в мой дом, надеялась там удержаться. И Юля, которая показала свое истинное лицо и свою ко мне ненависть, зависть. И Алла от нее не отставала. Отец ничем меня не поддержал, стоя как неподвижная тень, которая не имеет права голоса. Ему самому за себя не стыдно?

И если бы только Орлов был рядом, то он хотя бы объяснил, в чем дело! Но нет. Я осталась одна, одна-одинешенька. И никто не мог мне помочь. Я у себя только сама.

И снова засунув внутрь боль, я пошла на осмотр к врачу, с трепетом ожидая ее вердикта. На тот момент, когда я улеглась на кушетку и над оголенным животом замер датчик УЗИ, живот уже просто в камень превратился, что невероятно пугало и заставляло думать о самих плохих вариантах.

Что же там? Что же? Почти не дыша, я вцепилась взглядом в лицо миловидной женщины в очках, изучая ее эмоции. Хмурится? Неужели всё так плохо? От ее слов зависела вся моя жизнь!