Вообще не те, что надо. Запретные. Прилипчивые.

Лида. Ее красное платье. Оно выжглось на радужке глаза. Не развидеть теперь.

И те тридцать секунд, когда выходили вчера с пацанами из конференц-зала в “Астории”. Обычный день, встреча с инвесторами. Башка набита цифрами, задачами. Заебался ужасно. Домой хотел ехать. К семье. К Верке, детям.

И тут увидел ее.

Я редко пялюсь на других баб. Но на эту засмотрелся. Зацепила. Сам не понял, чем.

Блондинка, красная шелковая блузка с мягкой линией выреза, такого же цвета узкая юбка до колен. С вырезом сзади, как у училки. От такого у мужиков всегда привстает. Видать, школьные травмы из пубертата сказываются.

Еще высокие тонкие каблуки. Не понимаю, как бабы на таких ходят. Может, секрет какой есть? Или моторчик, как у Карлсона, который их над землей немного приподнимает?

Блондинка будто почувствовала, как я пялюсь. Обернулась.

– Витя? – вскинула брови. Глаза скользнули по мне, секунда растерянности, потом… улыбка. Знакомая до боли. – Это, правда, ты?

Тогда-то я ее и узнал. Лиду мою.

Только кивнул. Стоял как дурак.

Сколько лет прошло? Двадцать? Мать твою налево…

Изменилась. Конечно, изменилась. Тогда – хулиганка. Студентка с ветром в голове и глазами цвета утреннего моря. Свободная, как сквозняк в ее общаге. Чуть с ума меня не свела, чертовка.

А сейчас… элегантная. Собранная. Тонкая. Уверенная. И все равно дико манкая.

С пацанами пиздели как-то. Вот бывают женщины такие. И в двадцать, и в сорок. Есть в них что-то такое, что у мужиков животное включается. Как у пса на течную суку — носом ведешь. И хоть тресни — ничего с собой сделать не можешь.

Хороша, короче. Как и прежде.

Внутри кольнуло. Где-то глубоко, под ребрами. Старое, покрытое пылью и паутиной шевельнулось.

– Я, – прохрипел в ответ. Горло вдруг стало сухим, как у кочегара в жару.

Перекинулись парой фраз. Дежурные вопросы. Кто, где, как. Вроде бы, ничего особенного. Но внутри – щелк. Потянуло в воспоминания, как в болото.

Вроде, она другая. И я другой. А смотрит, и я снова тот пацан двадцатилетний, который обещал ей луну с неба достать, а она хохотала.

– Спешишь? – улыбается мягко. – Может, по кофе?

Не заметил, как пролетел час и две чашки кофе. Болтали так, будто не было этих лет. Будто расстались вчера. Будто она не вышла замуж за другого.

Потом пошел и виски.

– Ну ты-то как? Семья, дети? – смотрит с прищуром.

– Да… жена. Двое. Мальчишки. А у тебя?

– И у меня – сын. Муж умер. Инфаркт. Год назад. Я как-то… все еще привыкаю к этому статусу.

Непроизвольно коснулась, где раньше было обручальное кольцо.

– Живешь тут? — спросил, не сводя взгляда.

– Нет. В Питере на пару дней. Потом обратно в Москву. Или… куда-нибудь еще, – пожала плечами. – Свободная птица теперь, знаешь ли.

Обменялись телефонами Без задней мысли. По крайней мере, на ее лице было написано именно так.

У меня в груди гудело, жгло.

Списал все на виски.

Вернулся домой. Пришлось “трезвого водителя” вызывать. Обычно я свои решения не меняю: сел за руль, значит, не бухаю.

Вера, дети, ужин. Сердце не на месте. Будто кто-то взял и сдвинул в бок. Где ему не положено быть. Занозой тянет изнутри, сука, не отпускает.

Потом малой зачитывает сообщение на пол-дома. От нее.

“Меня до сих пор потряхивает, если честно…”

Пиздец. Самый тупой момент в моей жизни. Лучше бы, реально, инспекция налоговая на голову свалилась.

Спрашивается, чего так подорвался? Мы ж кофе только выпили. Ну, и виски чуток. Сказал бы: встретил бывшую. Что такого? Не убивал никого, не трахал в лифте.

Но я, хер знает, что это было. Тупанул. Или не захотел открывать эту коробку Пандоры. Спалился, короче, конкретно.