– Хорошо, что вы пришли. Степан Гаврилович, выпусти меня. Давайте отойдемте в сторонку, чтобы не стоять на проходе.

Он проходит через турникет, увлекая меня в небольшой закуток. А мне дико страшно, я понимаю, что что-то не так.

– Скажите, что случилось?

Следую за деканом. А он смотрит на меня насупившись.

– Ваш сын вообще в своем уме? Понимаете, что он гробит свою жизнь?

У меня снова паника, о чем он говорит?

– Что? Что произошло? Что он сделал?

– Просто взял и забрал документы.

– Как забрал? – смотрю на него опешив. – Когда забрал?

Это какой-то сюр! Да что творится-то?

– Сегодня утром пришел и забрал документы, сказал, что уходит. Детский сад просто, ей-богу. Ладно бы был первокурсником желторотым, ничего не соображающим, но тут… Магистратура! Осталось всего ничего! Один из лучших студентов, перспективы, и всё в трубу…

Сказать, что я в шоке, значит, ничего не сказать.

Смотрю на него и не могу поверить.

Дышать не могу. Пелена перед глазами. Прислоняюсь к стене…

– Эй, эй… Спокойно… что с вами? Черт… Степан Гаврилович, вызови нашу медсестру с нашатырем, плохо девушке… Мамочке то есть…

Слышу его голос как через толстый слой ваты.

Демид забрал документы?

Почему?

Из-за чего?

Конечно, это очевидно… Слезы катятся, чувствую, как меня ведут куда-то, усаживают.

А в голове все события вчерашнего дня.

Скандал, ссора с сыном. Моя пощечина…

Я его спровоцировала! Моя вина тут тоже есть. Но ведь я не ругала бы сына, если бы не…

Злость накатывает волнами, и ужас, и страх за собственного ребенка. Ярость – на Лялю и Андрея. Это всё из-за них!

Это они виноваты! Резкий запах нашатыря, и я открываю глаза.

На меня смотрит испуганный декан, и медсестра.

– Как вы? С вами всё в порядке? – Валентин Васильевич явно переживает. – Вы извините, что я так вам всё это выдал, не ожидал… Вы с виду такая боевая.

– Надо бы давление измерить, хорошо бы в кабинете, конечно, но я тонометр взяла. Тут измеряю.

Женщина берет мою руку, надевает манжету. Я смотрю за ее манипуляциями, а на душе так неспокойно.

Документы забрал. Бросил институт из-за какой-то…

Но ведь он любил ее? Раз жениться собирался – любил. Я же помню, как он смотрел на нее! Я ведь и сама старалась к ней по-доброму именно потому, что сын был влюблен!

И что теперь? Что делать?

– Низковато, девяносто на шестьдесят. Вам бы полежать. Можно у меня в кабинете немного отдохнуть.

– Нет, спасибо…

Привстаю, голова кружится.

– Я… мне домой надо. Я поеду.

– На общественном транспорте тяжело, на машине лучше не рисковать.

– Я на такси. Спасибо вам.

– Чаю бы хоть крепкого. Гаврилыч, у тебя всегда чай есть. Давай черный с сахаром.

– Сейчас, будет сделано.

– Вы… Простите, не помню вашего имени… – начинает декан. – Простите меня…

– Эвелина. Эвелина Романовна.

– Эвелина Романовна, простите, но я правда не думал. Поймите, я сам в шоке. Такой студент, да еще из династии. У вас же тут и муж учился, правильно? Отец Демида.

Да уж… отец… такой отец, который смог сыну жизнь сломать!

– Поймите, я вот хотел даже сам с вами связаться, рассказать, но потом подумал, Демид уже взрослый человек. Вы пришли как раз кстати. Я так понимаю, для вас это новость тоже неприятная. Повлияйте на него, пожалуйста. Он отличный студент, никаких нареканий. Что вообще случилось?

– Валентин Васильевич, ну какие сейчас вопросы, ей бы в себя прийти! Гаврилыч, скоро?

– Несу!

У моего лица оказывается железная кружка с черным чаем.

– Я разбавил, чтобы не кипяток, чай у меня хороший, индийский. Сахар три ложки, может, шоколадку еще.

– Давай.

Мотаю головой. Какой мне шоколад? Но беру, когда медсестра объясняет, что нужно.