А шрам над губой он заработал десять лет назад, когда подрался с каким-то мужиком в баре за то, что тот меня оскорбил. Я тогда была в красивом, довольно открытом платье. Герман не из тех мужей, кто запрещает носить короткие или откровенные наряды.

Но в ту ночь пьяному уроду показалось, что он может меня облапать. Благо муж ему почти что оторвал руки за это и сломал нос. У самого же остался лишь небольшой шрам, который я потом промакивала тампоном после драки и целовала.

Потому что чертовски сильно любила! И когда выходила за него замуж, знала, что всегда буду под защитой. Что ни один волос не упадёт с моей головы, потому что он этого не позволит!

Только вот я не учла один момент — красивые и сильные мужчины пользуются популярностью у женщин. И что когда-то он не устоит перед чарами и прелестями молодого тела...

И теперь мне не хочется целовать его шрамы на лице. Я хочу оставить ему новые — расцарапав его ногтями. Лишь бы эта ухмылка с его лица исчезла.

— Я никуда не поеду. У меня работа.

— Илона, ты можешь прекратить спорить? Или тебе так важно делать всё наперекор мне? Эта твоя дебильная черта характера меня всегда бесила! — он взрывается за секунду. — Я тебе говорю "А", ты мне обязательно в ответ "Б". Ну сколько можно? Если я сказал, что нужно взять вещи, значит, блядь, иди и возьми их. Это так сложно, да?

Когда на нас выплёскивают эмоции, высказывая свои обиды и претензии, мы обычно цепляемся за самые обидные для нас слова. Они срабатывают как триггеры. И ты уже не слышишь, что сказано после, и не помнишь, что было сказано до.

Перед глазами лишь красным пламенем, как буквы SOS, горят только те слова, от которых больно.

Значит, его что-то бесило... Вернее, не что-то. А то, что у меня всегда было своё мнение на всё происходящее. И он молчал. Столько лет молчал, терпя такую неудобную меня.

— Мне сложно даже рядом стоять с тобой. А ты просишь поехать домой.

Я почти выплёвываю эти слова с ненавистью и презрением. Хочу плюнуть ему в ноги, но уж воспитание не позволяет такие вольности. Я хоть и выросла в обычной семье, без серебряных ложек во рту, но манерам меня всё же научили.

Хотя в критических ситуациях мне хочется засунуть эти манеры в жопу! Да-да, именно туда.

— Илона, она не успокаивается, — Катя появляется в холле. Наверное, она слышала часть нашего разговора, но девка она хорошая — болтать лишнего не будет.

— Что случилось?

Герман опережает меня, задавая вопрос моему администратору. Катя рассказывает о случившемся, а я даже слова вставить не могу — Герман предостерегает меня взглядом, просит помолчать.

Убегаю в туалет. Даже не так... Я позорно сбегаю в туалет, ощущая, что если останусь там хоть на секунду — разрыдаюсь. Упаду на пол, как ребёнок, которому не купили конфету, и буду рыдать.

Я позволяю себе сесть на крышку унитаза в своём белом врачебном костюме, опустить голову на колени и порыдать, измазав штаны тушью.

— Илона... — стук в дверь.

Благо это не он, а Катя.

Я щёлкаю замком, и девушка открывает дверь. Молча протягивает мне воды в пластиковом стаканчике. Я выпиваю, пытаясь успокоиться.

— Где он? — хриплю, подтирая следы туши под глазами.

— Разбирается с этой скандалисткой. Кажется, там назревает серьёзный конфликт.

Ещё этого мне в довесок не хватало... Может, меня сглазили? Сходить бы к какой-нибудь бабке, пусть почистит меня.

— Я на вас в суд подам, ясно?! Как вы смеете так со мной разговаривать?! — визжит эта истеричка, тряся своим дорогущим телефоном перед носом.

— Давай! Пошла отсюда к чёрту! — взрывается Герман и с такой злостью хватает её за локоть, что у меня в груди всё холодеет. Боже... Что он творит?! Он вышел из себя окончательно — и я понимаю: это может плохо кончиться. Очень плохо.